Он назвал мне одиннадцать имен. Мы стали просматривать имеющийся материал, и я сразу же заметил, что на так называемых политических нет ничего, кроме обычной ерунды: во время учебы подписал не ту листовку, на выборах выдвинул свою кандидатуру не от той группы, участвовал не в той демонстрации. К своему удивлению, я обнаружил среди них и фрау Бухендорфф. Она вместе с несколькими другими женщинами приковала себя наручниками к забору перед домом министра по делам семьи.
— А чего они требовали? — спросил я Данкельмана.
— Этого нам федеральное ведомство не сообщило. После развода с мужем, который, скорее всего, и впутал ее в эти дела, она больше ни в чем таком замечена не была. Но я считаю, что если человек однажды влез в политику, то рано или поздно он опять возьмется за старое.
Интереснее всего оказался список «неудачников по жизни», как их назвал Данкельман. Химик Франц Шнайдер, сорок пять лет, несколько раз женат и разведен, страстный игрок. На него обратили внимание потому, что он слишком часто просил в отделе заработной платы выдать ему аванс.
— А как об этом узнали вы? — поинтересовался я.
— Это стандартная процедура: как только кто-то в третий раз попросит аванс, мы сразу же к нему приглядываемся.
— И что это конкретно означает?
— Все, что угодно, зависимости от ситуации, вплоть до слежки, как в данном случае. Если хотите, можете поговорить с Шмальцем, который тогда следил за Шнайдером.
Я попросил передать Шмальцу, что хотел бы встретиться с ним в двенадцать часов за обедом в казино. Я хотел уточнить, что буду ждать его перед входом у клена, но Данкельман махнул рукой:
— Не беспокойтесь, Шмальц — один из наших лучших сотрудников. Он сам вас найдет.
— Удачи вам! — сказал Томас. — Не обижайтесь на меня. Просто я всегда немного болезненно реагирую, когда кто-то сомневается в нашей компетентности. А вы к тому же человек посторонний. Но с вами было приятно общаться… Тем более что… — Он обезоруживающе рассмеялся. — Наши сведения о вас очень убедительно говорят в вашу пользу.
Выходя из кирпичного здания, в котором располагалась служба охраны, я заблудился. Возможно, я спустился не по той лестнице. Я очутился во дворе, вдоль стен которого стояли спецмашины службы охраны, синие, с фирменным знаком на дверцах — серебряное бензольное кольцо с аббревиатурой РХЗ посредине. Вход на торцевой стене был оформлен как портал с двумя колоннами из песчаника и четырьмя медальонами, из которых на меня печально смотрели почерневшие от пыли Аристотель, Шварц,
[13]
Менделеев и Кекуле.
[14]
По-видимому, это было старое здание главного управления завода. Я вышел из этого двора и очутился в другом, где фасады были сплошь увиты девичьим виноградом. Там стояла какая-то странная тишина, мои шаги на булыжной мостовой отзывались гулким эхом. Дома казались пустыми. Вдруг я почувствовал удар в спину. Испуганно обернувшись, я увидел перед собой ярко-пестрый мяч, который еще подпрыгивал по инерции, и бегущего ко мне маленького мальчика. Я поднял мяч и пошел навстречу мальчику. Только сейчас я заметил в углу двора, за розовым кустом, окна с гардинами и велосипед рядом с открытой дверью. Мальчик взял мяч, сказал «спасибо» и убежал в дом. На дверной табличке я прочел фамилию: «Шмальц». Пожилая женщина недоверчиво посмотрела на меня и закрыла дверь. Во дворе опять воцарилась мертвая тишина.
6
Рагу фин с зеленью
Когда я вошел в казино, меня окликнул маленький, худощавый, бледный черноволосый мужчина.
— Господин Зельб? — прошепелявил он. — Шмальц.
Мое предложение выпить аперитив он отклонил.
— Спасибо, я не употребляю спиртного.
— А как насчет сока? — Я не хотел отказываться от своего «Aviateur».
— У меня перерыв до часу. Можно, я, не откладывая, о деле? Хотя материала немного.
Ответ состоял из эллиптических предложений, причем без шипящих звуков. Может, он специально приучил себя избегать слов с шипящими?
Дама-метрдотель нажала на кнопку звонка, и пришла девушка, которая вчера стояла за стойкой директорского бара. Она проводила нас в большой зал на втором этаже и усадила за столик у окна.
— Вы ведь уже знаете, с чего я люблю начинать?
— Сейчас организуем, — ответила она с улыбкой.
Шмальц заказал рагу фин с зеленью, а я выбрал кисло-сладкую свинину по-китайски. Шмальц с завистью посмотрел на меня. От супа мы воздержались оба, хотя и по разным причинам.
За коктейлем я спросил его о результатах расследования по делу Шнайдера. Шмальц без единого шипящего звука очень четко доложил о проделанной работе. Несчастный человек, этот Шнайдер. После скандала в связи с его очередным требованием аванса Шмальц несколько дней следил за ним. Шнайдер играл не только в Бад-Дюркхайме, но и в частных игорных домах и наделал немало серьезных долгов. Когда какие-то молодчики, натравленные на него кредиторами, стали избивать Шнайдера, Шмальц вмешался и доставил его, не сильно пострадавшего, но совершенно невменяемого, домой. Наступил самый подходящий момент для объяснений с начальством. Было принято решение на три месяца освободить Шнайдера, ценнейшего сотрудника отдела фармакохимических исследований, от занимаемой должности и направить на лечение, а параллельно провести соответствующую работу в определенной среде, с тем чтобы Шнайдер не имел больше возможности играть. Службе охраны РХЗ пришлось использовать свои связи с представителями мангеймского и людвигсхафенского игорного бизнеса.
— Это было три года назад. С тех пор он больше не привлекал нашего внимания. Но я уверен, что это бомба замедленного действия.
Кухня в казино была превосходной. Шмальц ел торопливо. Он не оставил на тарелке ни одного рисового зернышка — привычка человека, страдающего неврозом желудка. Я спросил, что, по его мнению, будет с тем, кто стоит за этой компьютерной диверсией.
— Для начала как следует допросим. А потом хорошенько прижмем. Его надо раз и навсегда обезвредить. Он мог бы принести заводу еще много пользы — вроде толковый малый, талант.
Я предложил ему сигарету.
— Я лучше свои, — сказал он и достал из кармана пластиковую коробку с самодельными сигаретами с фильтром. — Это мне жена делает, ровно восемь штук на день.
Терпеть не могу самодельные сигареты. Они для меня из той же оперы, что и шкафы-стенки, жилые фургоны на приколе и вязаные чехольчики для туалетной бумаги у заднего стекла семейных воскресно-прогулочных автомобилей. Его слова о жене напомнили мне дверную табличку с фамилией «Шмальц».
