В салоне машины приятно пахло хвоей. Не без труда пробившись сквозь городскую толчею к автостраде, я с облегчением вздохнул и сунул в магнитофон кассету. Я достал ее с самого низа, из-под кучи кассет, потому что остальные прослушал уже по нескольку раз на пути в Локарно и обратно.
Но музыки на ней не оказалось. Кто-то снял телефонную трубку, послышался непрерывный сигнал, звонивший набрал какой-то номер, раздались длинные гудки. Вызываемый абонент ответил. Это был Кортен.
— Здравствуйте, господин Кортен. Это говорит Мишке. Предупреждаю вас: если ваши люди не оставят меня в покое, я от души угощу вас вашим славным прошлым. Я больше не позволю вам оказывать на меня давление и тем более избивать меня.
— По описаниям Зельба вы представлялись мне умнее. Сначала вы взламываете нашу систему, а теперь еще и пытаетесь шантажировать меня… Мне не о чем с вами говорить.
В сущности, Кортен должен был в ту же секунду положить трубку. Но он не сделал этого, и Мишке продолжил:
— Те времена давно прошли, господин Кортен, когда достаточно было иметь знакомство в СС и эсэсовский мундир, чтобы распоряжаться людьми, как пешками, — кого в Швейцарию, а кого на виселицу…
Мишке положил трубку. Я услышал, как он перевел дыхание, потом раздался щелчок магнитофона. Пошла музыка: «And the race is on and it looks like heartache and the winner loses all».
[149]
Я выключил магнитолу и остановился на обочине. Кассета из кабриолета Мишке — я совершенно про нее забыл.
16
Ради карьеры?
В эту ночь я так и не смог заснуть. В шесть утра я не выдержал, встал и принялся за установку и украшение елки. Кассету Мишке я прослушал еще и еще раз. Размышлять и анализировать в субботу я уже был не в состоянии.
Тридцать накопившихся у меня пустых консервных банок из-под сардин я положил в мыльную воду, чтобы от елки не пахло рыбой. Опершись на края раковины, я смотрел, как они погружаются на дно. У некоторых отломились крышки, когда я их открывал. Придется их приклеить.
Значит, это Кортен заставил Вайнштейна найти документы в столе Тиберга и донести на него. Я должен был сразу догадаться, когда Тиберг сказал, что о тайнике знали только он, Домке и Кортен. Нет, это была не случайная находка, как думал Тиберг. Они приказали Вайнштейну найти бумаги в столе. Это было как раз то, о чем говорила фрау Хирш. Может, Вайнштейн даже вообще не видел документов; ему ведь надо было только заявить, что он их там нашел.
Когда за окнами рассвело, я пошел на балкон и стал устанавливать елку на подставку. Мне пришлось поработать ножовкой и топориком. Верхушка была слишком длинной. Я подрезал ее так, чтобы потом снова приставить к стволу и закрепить с помощью швейной иглы. Наконец я поставил елку на отведенное для нее место в гостиной.
Зачем? Ради карьеры? Да, Кортен не смог бы добиться своих целей, если бы Тиберг и Домке были рядом. Тиберг говорил, что как раз период после процесса над ними стал фундаментом карьерного роста Кортена. А освобождение Тиберга было перестраховкой. И она полностью себя оправдала. Когда Тиберг стал генеральным директором РХЗ, Кортен тут же взлетел на головокружительную высоту.
Заговор, в котором я сыграл роль полезного идиота. Задуманный и реализованный моим другом и шурином. Которого я рад был не привлекать к участию в процессе. Он цинично меня использовал. Я вспомнил наш с ним разговор после переезда на Банхоф-штрассе. Я вспомнил наши последние разговоры в Синем салоне и на террасе его дома. «Зельб, сердобольный ты наш!»
У меня кончились сигареты. Такого со мной не случалось уже несколько лет. Я надел пальто, галоши, сунул в карман святого Христофора, которого взял в машине Мишке и о котором вспомнил только вчера, сходил на вокзал, а потом зашел к Юдит. Было уже около одиннадцати утра. Она открыла мне в халате.
— Что с тобой, Герд? — спросила она, испуганно глядя на меня. — Пойдем наверх, я как раз варю кофе.
— Что, у меня такой ужасный вид? Нет, я не пойду наверх, я занимаюсь украшением своей елки. Просто хотел занести тебе Христофора. Мне не надо объяснять тебе, откуда он. Я совершено забыл про него, а сейчас вот нашел.
Она взяла фигурку святого и прислонилась к дверному косяку, борясь со слезами.
— Юдит, скажи мне, ты не помнишь, Петер случайно никуда не уезжал после Солдатского кладбища? На два-три дня?
— Что? — Она не слышала моего вопроса, и я повторил его.
— На два-три дня? Да, уезжал. Откуда ты знаешь?
— А куда он уезжал?
— Он сказал, на юг. Чтобы прийти в себя, потому что, мол, от всего устал. А почему ты спрашиваешь?
— Я думаю, не ездил ли он к Тибергу в роли того репортера из «Цайт».
— Ты хочешь сказать, в поисках материала, который можно было бы использовать против РХЗ? — Она на секунду задумалась. — Я бы не удивилась… Но найти-то там было нечего, судя но тому, как Тиберг описал его визит. — Она зябко укуталась в халат. — Ты действительно не хочешь кофе?
— Я позвоню тебе, Юдит. — И я пошел домой.
Все сходилось. Отчаявшийся Мишке попытался обратить гимн благородству и бесстрашию, услышанный от Тиберга, против Кортена. Он интуитивно, лучше, чем мы все, распознал в этих дифирамбах диссонансы — связь с СС, спасение только одного коллеги вместо двух. Он и не подозревал, как близок был к истине и как опасен стал для Кортена своими упорными поисками компромата.
Почему я не обратил внимания на эту деталь? Если это было так легко — спасти Тиберга, — почему же он за два дня до этого, когда еще был жив Домке, не вытащил из тюрьмы обоих? Потому что для перестраховки достаточно было одного из них, а Тиберг как руководитель исследовательской группы был интереснее, чем просто сотрудник Домке.
Я снял галоши и постучал их одну о другую, чтобы отряхнуть снег. На лестнице пахло жарким. Вчера я ничего не покупал из продуктов и мог сейчас приготовить себе только яичницу-глазунью из двух яиц. Третье из оставшихся яиц я разбил в миску с кошачьим кормом Турбо. Бедняга настрадался в последние дни из-за запаха сардин в доме.
Эсэсовец, который помог в освобождении Тиберга, был Шмальц. Вместе с ним Кортен надавил на Вайнштейна. Для Кортена Шмальц убил Мишке.
Я отполоскал консервные банки в чистой горячей воде и вытер их. Потом приклеил отломанные крышки. Зеленую шерстяную нитку, на которой я хотел вешать их на елку, я либо пропускал через трубочку, в которую при открывании сворачивается крышка, или через кольцо на самой крышке, либо привязывал к месту соединения взрезанной крышки с корпусом банки. Препарировав очередную банку, я подыскивал для нее подходящее место на елке — большие банки я вешал внизу, маленькие вверху.
