После того как я узнала, что заражена ВИЧ, у меня началась
совсем другая жизнь. Сейчас мне особенно нужна психологическая поддержка, но
все люди от меня отворачиваются. В нашей стране существует жуткая дискриминация
по отношению к тем, кто болен: их увольняют с работы, не дают им возможности
иметь семью. Мы все по-настоящему отверженные, а ведь нас так много… Сначала
мне было одиноко и страшно, а теперь исчезли и эти чувства. Хочется только
одного: чтобы это все как можно быстрее закончилось. Вокруг так много
безразличия! До болезни я никогда об этом не задумывалась. Я и представить себе
не могла, что я живу в стране равнодушных людей. А ведь безразличие порождает
отверженных, и эти отверженные могут стать слишком опасными для тех, кто от них
отвернулся.
Если выбирать из двух зол меньшее, то с ВИЧ можно жить, а
вот со СПИДом жить уже вряд ли получится. Это смертельная стадия. Когда
окружающие узнали о моем диагнозе, они стали меня бояться. С ума сойти! Я,
такая худая, бледная и изможденная девушка, могу кого-то серьезно пугать…
Подумать только, от меня шарахаются, как от прокаженной! Глупо бояться тех, кто
болеет СПИДом. Глупо и даже стыдно. Перед тем как попасть в тюрьму, я где-то
читала, что от СПИДа может быть только одно спасение – это верность. Каким же
нужно быть недалеким человеком, чтобы написать подобное. Какая, к черту,
верность? В центре профилактики и борьбы со СПИДом я познакомилась с множеством
женщин, которые всю жизнь полагались на эту мифическую верность и в результате
попали туда же, куда попала и я. Все эти женщины жили в счастливом браке много
лет и заразились от собственных мужей. Причем больше половины из них не знали
никаких иных мужчин, кроме мужа. Вышли замуж в восемнадцать, вырастили детей,
нянчили внуков, берегли домашний очаг, встречая мужа с работы вкусным борщом и
котлетами, а в один самый обычный день почувствовали себя плохо, пошли по
врачам и узнали, что заражены ВИЧ. Все они смотрели на меня ничего не
понимающим взглядом и говорили одну и ту же фразу: «Я была уверена на сто
процентов, что мой муж мне был всегда верен. Он и с работы вовремя приходил,
когда успел-то? И на женщин-то уже давно не смотрел… Мне казалось, что они его
даже и не интересовали». Я смотрела на этих жен и чувствовала сильную душевную
боль. Среди этих несчастных были и двадцатилетние девушки, и сорокалетние
женщины, и те, которым уже было за пятьдесят. Все они надеялись на мужскую
верность и были полностью уверены в своих мужьях. Глядя на них, я поняла, что в
этой жизни вообще ни на кого нельзя полагаться. Вернее, можно, но только на
одного-единственного человека – это на саму себя. И ведь про этих жен нигде не
пишут, а их много. Пишут про наркоманов, гомосексуалистов, проституток, но
только не про порядочных женщин.
Мне уже давно никто не подает своей руки. У нас народ
какой-то странный. Верит в различные мифы. Некоторые до сих пор думают, что
заразиться можно через рукопожатие. А может быть, они просто мной брезгуют? С
такими, как я, не хотят работать в одном офисе, общаться, да и вообще
находиться рядом. Точно так же и в тюрьме. Когда я сидела в общей камере, все
смотрели на меня, как на живой труп, и пытались надо мной издеваться. Странные,
жестокие люди… Надо мной и так уже издевается судьба. Куда же издеваться надо
мной еще больше? Тогда у меня начались настоящие истерики и приступы
сумасшествия. Я никогда и никому не позволяла над собой глумиться и не могла
позволить это в тюрьме. Меня стали бояться не только потому, что я больна, а
еще и потому, что у меня не в порядке психика. Я и добилась того, чего хотела:
я стремилась в одиночную камеру, и я в нее попала. Мне не нужно было общение, я
устала постоянно быть начеку, выслушивать чьи-то насмешки и всем объяснять, кто
меня заразил. Я не хочу, чтобы ко мне лезли в душу, потому что моя душа уже
давно ото всех закрыта.
Когда мне становится совсем плохо и я понимаю, что я
потихоньку схожу с ума, я вою белугой, катаюсь по полу камеры и рву на себе
оставшиеся волосы. Тогда меня сажают в «стакан», и после четырех часов,
проведенных в нем, истерика проходит и начинаются приступы удушья, потому что
там катастрофически не хватает воздуха. Для тех, кто не знает, «стакан» – это
совсем маленькое помещение. В нем нет окон и можно только стоять, потому что
присесть там практически невозможно. А еще в нем почти нет воздуха. Когда над
заключенными хотят поиздеваться, то кидают в «стакан» сразу двух человек. Ты
стоишь, прислонившись к телу другого, не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой и
жадно глотаешь воздух. В «стакане» мне всегда кажется, что я уже умираю. Со
стороны я, наверно, похожа на рыбу, которую прибой выбросил на берег. Только
рыба может бить хвостом и подпрыгивать, а у меня нет даже этой возможности.
Хотя один раз я была даже рада, что попала в стакан. Сначала в него закинули
меня, а потом – еще одну молодую женщину. Мы стояли, прижавшись друг к другу,
жадно глотая спертый воздух, и для того, чтобы не сдохнуть, пытались друг друга
морально поддерживать. Впоследствии мы стали подругами. Если вы не верите, что
в тюрьме можно дружить, то ошибаетесь. Плечо надежного друга можно обрести
везде, и даже в тюрьме.