Кто такие «мы», Аммар не хотел даже представлять. Судя по звукам, за дверями клубилось иблис знает что. Впрочем, нерегиль прав. Нужно выйти наружу.
Голос самийа хлестнул зло и жестко:
– Выходи, смертный наглец!
Аммар толкнул двери и шагнул за порог.
Гадина стояла у нижней ступени, прямо перед Печатью Благословенного. Впрочем, на следующий шаг у твари не было ни сил, ни прав. За второй охранный знак Аммар – слава Всевышнему! – вчерашний призрак не пропустил.
Задрав бледную морду, нерегиль смотрел на халифа снизу вверх. Широко распахнутые глаза не отражали ничего, лицо тонуло в мерзкой переливающейся дымке, похожей на болотный огонь в тумане.
За спиной самийа собралось все, что могло собраться. На стенах висели, уцепившись когтистыми лапами, диковинные твари с заглавных букв в книгах из собрания Яхьи. В самом проходе скакали одноногие рогатые уродцы, за ними носились маленькие всадники в белых чалмах. Ну конечно, миниатюры из Нишапура, правоверный сражается с порождениями иблиса за любовь Всевышнего. Под копытцами лошадок ползали, посверкивая в лунном свете чешуёй, сколопендры и ядовитые змеи. Две рыбы на тонких ножках играли в чехарду прямо у лестницы. С каких страниц соскочили эти порождения больного разума, Аммар не помнил.
– Аммар, у твоего отца было две жены, не считая рабынь, которыми он занимался между шербетом и докладом вазира. А ты – единственный сын? Поверить не могу, – и нерегиль погрозился длинным белым пальцем.
Руки у него тоже светились – противным кладбищенским светом гнилушки.
– Где твои братья? – вкрадчиво осведомился самийа.
– Ты не откроешь мне ничего нового, – мрачно ответил Аммар, хорошо усвоивший уроки прошлой ночи. – Мои двоюродные братья были казнены по ложному навету.
– Любовь отца к сыну может принимать самые причудливые формы, – исчадие ада расплылось в улыбке. – Старика Амира не устраивала даже не воплощенная в намерения мысль об угрозе с их стороны. Ты ведь присутствовал в собрании, когда твоему дяде Мусе принесли голову его сына?
Аммар присутствовал. Старик вышел из задних рядов, приблизился к трону, отдал церемониальный поклон и попросил дозволения забрать с блюда голову сына. После милостивого кивка халифа он положил голову на край плаща и несколько раз обернул ее тканью. Рубашка сползла с одного плеча, обнажив дряблую морщинистую кожу. Из сострадания один из царедворцев сказал: «О несчастный! Позволь мне помочь тебе!» И накинул на плечи старика свой плащ. Милосердие дорого обошлось тому человеку – его и второго сына Мусы казнили вместе, на одном помосте.
– А где твои младшие единокровные братья? – Самийа ядовито улыбнулся.
– Они умерли естественной смертью, – вскинулся Аммар.
– Да ну, – между бледных губ, казалось, вот-вот покажется раздвоенный змеиный язык.
И нерегиль пошевелил пальцами поднятой руки.
Из них засочилась белесая дымка. В этом тумане халиф аш-Шарийа увидел горный склон, на склоне замок, под стенами речку с перекатами камней. На стене замка что-то блеснуло. Приглядевшись, Аммар заметил двух прогуливающихся вдоль зубцов малышей в нарядной одежде голубого шелка. За ними вереницей поспешали няньки в расшитых золотом платках. Дети держались за руки, женщины смеялись, перекидываясь апельсинами и орехами. Вдруг у одной из башен процессия остановилась – между зубцов показались мужчины: видимо, поднялись по лестнице с внутренней стороны стены. Женщины смешались и принялись оглядываться – за их спинами тоже замелькали шлемы и острия копий.
Несчастных хватали и сбрасывали вниз, на камни обрыва и в реку. Кто-то упал во внутренний двор. Малышей взяли за руки и за ноги и перекинули через каменный парапет. Тело одного из них долго билось между камнями внизу, застряв на перекате, – наконец голубой кафтанчик смыло вниз по течению. На обрыве ветер трепал обрывок золотистого шелка. Еще через некоторое время в ущелье со стены полетели тела тех, кто упал во двор, – кто-то еще был жив и дергался. Им заматывали головы окровавленными платками и сбрасывали вниз.
А потом река снова потекла серебристо-зеленым. Даже шелковый лоскут унесло ветром и утопило между порогами. Стена замка оставалась безлюдной. Где-то в пустом небе кричал ястреб.
– Мне сказали, что они утонули, – хрипло выдавил Аммар.
– Вместе с няньками и мамками? – ласково поинтересовался нерегиль. – Ах, прости… про рабынь ты спросить забыл… или не захотел вспомнить, а, Аммар?!
Последние слова самийа выкрикнул. Аммар отшатнулся, закрывая лицо руками, – и отступил.
Нерегиль шагнул через Печать.
– Признайся, наследный принц, ты ведь обрадовался, а?
Аммар замотал головой.
– Ты обрадовался! – рявкнул самийа. – Ты обрадовался, потому что подслушал разговор братьев матери – а они сговаривались убить малышей.
– Я ничего не слышал! – выкрикнул Аммар.
И отступил еще на шаг. Самийа поднялся вверх на ступень.
– Лжешь! – хлестнуло в ответ. – Лжешь! Не смей мне лгать! Ты слышал достаточно, чтобы подозревать и сказать об этом отцу. Но ты промолчал. Ты побоялся, что отец откроет следствие и прикажет казнить тебя вместе с дядюшками – потому что Амир любил своих младших. «Мои последыши, мое утешение в старости» – так он говорил? Сначала утешение, а потом, глядишь, и наследники, правда? А ты так боялся, так боялся оказаться лишним, верно я говорю?
Аммар пошатнулся и качнулся назад. Нерегиль шагнул вверх.
– И тебе полегчало на душе, когда сказали, что мальчики сбежали от прислужниц на речку и утонули. Ах да, я вспомнил вместо тебя: негодных рабынь побили камнями – как удобно, правда? А еще удобнее то, что матери обоих мальчиков удавились в тот же вечер, как получили известие об их смерти. И ты – ничего – не спросил.
Халиф аш-Шарийа кивнул и отступил. Самийа сделал еще один шаг вверх.
– Хотите избавиться от напастей с моей помощью? Не выйдет! Нет ничего омерзительнее в глазах Единого, чем лицемерие и фальшивая праведность. Сколько раз вы молитесь на дню? И сколько раз убиваете? Единый покарает тебя и весь твой род за преступления, которые вы совершаете, прикрываясь Именем!
Аммар пошатнулся и ухватился рукой за холодную бронзу дверной петли. Самийа поднялся на последнюю ступень и встал с ним лицом к лицу.
– На вас идет страшная напасть из степей, и никто и ничто вам не поможет! Вас смоет! Ибо вы – лицемеры!
Ледяные, ненавидящие глаза.
Аммар прошептал: «Я виноват, горе мне».
Над ним каркнула ворона, и на щеку шлепнулось что-то холодное и влажное, словно здоровенная сопля. «Тьфу ты, пропасть», – сказал себе Аммар и мазнул по гадости рукавом.
Во дворе покинутого дома Яхьи пронзительно заорал петух. Хлопанье крыльев и суетливое квохтанье эхом заметалось между стенами. Аммар опустил взгляд и увидел у себя под ногами разделенный на три части каменный резной круг.
