– Если быстро, не обожжешься… Эй, эй, поставь на место!.. если ты думаешь заслужить этим прощение…
– А как я могу заслужить прощение?
– Ну, я думаю, – Нан лукаво прищурилась. – Ты можешь… – чувственно потянулась, – ну, например… – медленно облизнула губы, – запечь наконец эту рыбу!..
– Издеваешься? – выдохнул я. Девушка махнула ресницами. – Точно издеваешься.
– Кэп, – подтвердила Нан, и я занялся рыбой.
Во время завтрака я ей страшно отомстил за насмешку, – сказав, что сейчас ознакомлю с одним из обычаев своего мира, велел сидеть смирно и принялся кормить с рук. Такое лучше проделывать со сладостями. И жаль, нет меда и сливок… или хотя бы варенья.
Но даже импровизация с хлебом и рыбой, покромсанными на маленькие кусочки и сколотыми деревянными щепочками – вечно забываю, как это называется, – получилась на ура. Казалось бы, ничего особенного в этом действии нет, но Нан завелась так, что, не докончив завтрак, побежала в воду охладиться.
Я последовал за ней, подстраховать. Нан держалась поодаль, дабы не засорять разум грешными помыслами, я запротестовал против определения «грешные». Мы спорили, покачиваясь на волнах, потом девушка заметила, что я все ближе к ней, завопила и попыталась уплыть. Не уплыла.
Потом рычала на меня, выжимая на берегу мокрые волосы. Практика волшебства вэйри предписывала перед уроками магии соблюсти телесную и духовную чистоту, но я предпочитал собственное толкование «чистоты».
– Очиститься от грешных помыслов, свершив их? Чтобы потом ничего не отвлекало? – Нан возмущенно расфыркалась.
– Но ведь это работает. – Я придвинулся ближе.
– Серый, уйди от греха.
– Зачем? Мне как раз рядом с грехом больше нравится. – Я еще сократил расстояние.
– То есть… ты хочешь сказать, что я – это грех?!. – Нан пошарила вокруг и запустила в меня миской. Я уклонился, и чаша улетела в реку.
– Ай, лови!..
Пришлось спасать сосуд, потом и мыть посуду. Нан швырнула вторую миску.
– И принеси воды, пожалуйста.
– Опять будешь «самолетик гонять»? – На это стоило посмотреть, и я заторопился.
…Вестник мне не очень давался. Птица получалась какой-то скособоченной, летала недалеко и недолго. Нан же наблатыкалась до того, что уже осваивала подсмотренную модификацию заклинания – с чашей. Пускала птицу, заставляла воду запоминать картинки, перематывала «запись», увеличивала.
Иногда просто развлекалась, заставляя Вестника выписывать такие затейливые фигуры, что авиамоделисты со своими радиоуправляемыми самолетиками удавились бы от зависти. Наверное, в детстве девочка не наигралась в игрушки, думал я, наблюдая за пикирующей и снова взмывающей вверх птицей. Впрочем, и для подростков это тоже удовольствие…
Ровнее, массаракш, ровнее! – девушка вопит азартно, какая она красивая сейчас – глазищи горят, щеки раскраснелись от морозца… – Расклад перед боем не наш, но мы будем играть! Сережа, держись, нам не светит с тобою, но козыри надо равнять!.. – кричит неуклюжим речитативом, надо спросить, откуда строки…
Я протянул Нан чашу с водой, наши руки встретились.
– Кто это? – спросила Нан хмуро.
– Где?.. – Я оглянулся. – Ах. Это Джулия… Юля…
– И спросил?
– Угу. – Я вспомнил тот свой позор. Всего лишь спросил, не ее ли стихотворение, не в мою ли честь? Джулия высмеяла меня почти зло, мол, стыдно не знать автора, по дороге домой мы почти поссорились, и примирило нас только то обстоятельство, что дома у нее никого не было, что бывало редко… Фу!..
Я оборвал поток воспоминаний. Нан хмыкнула и отвернулась.
– Пройдусь. – Люблю смотреть на ее игры с самолетиком, но сейчас лучше не лезть.
– Конечно, – буркнула Нан, притворившись, что все ее внимание уделено воде и Вестнику, возникающему у нее на руке.
Я брел, рассеянно улыбаясь. Как Нан прочла мои мысли в мгновение тактильного контакта, так и я схватил ее чувства. Девушка явно ревновала меня к прошлому. Никогда ничего не спрашивала – но ей и не нужно было. Знала все и так, великодушно прощала мне то, в чем я не был виноват, но все же не могла удержать ревность.
Да, неудобственно…
Потом мысли вернулись к Вестнику. Тогда матушка рыжей Райо обронила нечто забавное… Я попытался вспомнить самостоятельно, потом уже совсем решил обратиться за помощью к импу… и чуть не врезался лбом в громадное корявое дерево, нечто среднее между черемухой-переростком и осиной.
Интересно, как этакое чудище можно не заметить? Показалось даже, что не я вдруг набрел на дерево, а само дерево выскочило на меня. Узловатые толстые корни, торчащие из земли, были похожи на мосластые ноги, нетрудно было вообразить, как дерево переступает ими, ковыляет неспешно, поскрипывая и кренясь.
Я пару раз обошел черный ствол.
– Здоров ты, мужик, – с восхищением сказал, похлопал ладонью по «бородавке» – наросту размером с голову человека. Дерево при полном безветрии зашелестело листьями. Память наконец щелкнула и выдала нужные сведения.
– Так. Наверное, лучше сначала спросить Нан… – обойдя дерево, я зашагал к реке… И очень скоро снова выбрел к этому же дереву. Что за ерунда… я, конечно, тот еще горожанин, и если бы не Нан, давно бы безнадежно потерялся в лесу. Но на протяжении сотни шагов уж как-нибудь мог сохранить примерно одно направление?
Еще через полторы сотни шагов встретил старого знакомца.
– Ты забегаешь вперед, – спросил я, – или все-таки леший меня крутит? Или Дэва проделки.
Дерево опять что-то прошептало. Я обошел его. Нет, то же самое, вот и нарост… Я задумчиво погладил его. Будем считать, что это знак.
– Слушай, приятель, – сказал негромко, похлопывая по черной коре. – Не возражаешь, если я заберу эту штуковину, она ведь тебе все равно на фиг не нужна?
Молчание – знак согласия. Даже у деревьев, тех из них, которые могут действительно выразить свои мысли, хоть и не голосом, но звуковым способом.
Отступив, я примерился мечом… и одним взмахом начисто снес уродливый нарост.
Не раздались вой, уханье и хохот, не обрушилась сверху тяжкая ветвь дерева, и не легла на плечо рука лесника. Просто нарост укатился в траву.
Волокна на срезе были разноцветные, чередовались и причудливо переплетались красные, черные и белые. Дерево немедленно заплакало соком. Еще раз извинившись, я погладил ствол, осторожно делясь силой. Сок подсох, на глазах темнел, превращаясь в кору.
– Серый?.. – послышался тревожный зов Нан. – Что ты еще натворил?
Я пошел к реке, на этот раз обошлось без петляния троп.
– Что это? – Нан требовательно ткнула пальцем.
– Не уверен, но, кажется, это называется «каппа». Плотная древесина, у нас из такой всякое режут…
