Как только диван, паркетный пол и подоконник приняли свой
первоначальный вид, я допила остатки виски и совершенно голая, не считая
разорванных, еле державшихся на мне трусов, высунулась из гостиной, прижимая к
груди свое мокрое, окровавленное платье. К счастью, в полутемном коридоре
никого не было и мне удалось добежать до своей комнаты незамеченной. Когда
задуманное свершилось, я быстро сняла с себя порванные трусы, положила их с
тем, что осталось от довольно красивого платья, в пакет и спрятала под кровать.
Затем залезла под душ и судорожно принялась смывать с себя следы насилия,
громко стеная от боли. Надев ночную рубашку, я подошла к зеркалу и с ужасом
увидела свое разбитое, распухшее лицо. Это было крайне неприятное зрелище, и
этому зрелищу были нужны объяснения.
И весьма достоверные, чтобы не вызывать ни у кого сомнения.
Мне уже ничего не было страшно. Ничего. Выйдя из своей
комнаты, я прошла по длинному коридору, поднялась на второй этаж и кубарем
скатилась вниз с такими громкими воплями, на которые только была способна. Мои
нечеловеческие вопли не могли оставить равнодушными обитателей дома. В тот
момент, когда я каталась по полу и громко рыдала, ко мне подбежала заспанная
домработница и запричитала перепуганным голосом:
– Что произошло? Что случилось? Я только уснула, что-то
самочувствие неважное. Решила пораньше лечь. Прилегла и вдруг слышу такой гром…
– Я спускалась со второго этажа, засмотрелась на
висевшую на стене картину и упала с лестницы. Я ударилась прямо лицом… Я
разбила свое красивое лицо…
Елена Михайловна помогла мне приподняться и заставила сесть
так, чтобы я облокотилась о стену. Посмотрев на мое лицо, она вскрикнула и
стала гладить меня по голове, как маленькую девочку.
– Ты ничего себе не сломала?
– Вроде бы нет. Только лицо.
– Ты его не сломала, а разбила. Шея распухла так,
словно тебя душили…
– Я когда летела, старалась приподнять голову и
несколько раз ударилась плечом и шеей а ступеньки.
– Бедная девочка. А ноги целы?
– Должно быть целы.
– Потерпи. Сейчас я обработаю твои раны.
Только схожу за аптечкой. Выпьешь обезболивающего и сразу
станет намного легче.
Я вновь заревела и схватилась за голову. В конце концов, я
актриса, значит, что я могу играть не только на сцене; но и в жизни. Я ни
минуты не сомневалась в своих актерских способностях и сыграла настолько
правдоподобно, что все походило на самую настоящую реальность. Домработница не
на шутку перепугалась и бросилась за всем необходимым, чтобы оказать мне
помощь. Рядом со мной присели на корточки двое мордоворотов. Один из них был
мне довольно хорошо знаком. Я имела честь прогуливаться с ним несколько часов
назад и, если я не ошибаюсь, его звали Женькой.
– Послушай, подруга, ты это… Ты чо, с лестницы, что ли,
свалилась?
Странно, но в его голосе были слышны какие-то жалостливые
нотки.
– Свалилась, – жалобно ответила я.
– А как тебя угораздило?
– На картину засмотрелась. Картина красивая. Я вообще
живопись очень люблю. Такой красоты никогда раньше не видела.
– На фига ты засматриваешься! Ты это… Ты потерпи. Щас
Елена тебя подлечит. Она в этих делах мастер. У нас тут одного пацана
стрельнули.
Он в больницу не захотел. Вернее, нельзя было.
Он в розыске. Мы его привезли к Елене. Она его выходила. У
нее тут травы – целые мешки. Она какие-то отвары лечебные делает. Прямо
народная целительница, в натуре.
– Женька, а ты помнишь, как мы в подвале одного комерса
поганого держали, который бабки не отдавал? – спросил второй мордоворот.
– Помню.
– А ты помнишь, как его пришлось поломать, потому что
он, сука, жадный был? Я таких жадных вообще никогда не видел. Он лучше смерть
примет, чем со своими бабками расстанется. Его тоже Елена выходила. Она когда
ему еду носила, какие-то примочки делала. Короче, на ноги его подняла. У нее
дар целительницы. Ей бы кабинет открыть да с людей бабки манать. Вроде как
потомственная знахарка, лечит от всех недугов. Народ без башки, сразу попрет. И
она бы нормальные бабки лупила и в общак бы нормально отваливала. Крышу бы мы
ей нормальную сделали. О такой крыше каждая бы самозванка мечтала…
Сколько раз пахан предлагал ей заняться нормальным делом, а
она ни в какую. Дура баба. Если бы моей матушки такое предложили, она бы
никогда не отказалась.
Увидев подошедшего урода, я мысленно отметила, что вся
компания в сборе. Вместе с ним подошла и Стрелка, которая не вызывала у меня
ничего, кроме отвращения. Увидев меня, она несколько раз рыкнула и скрылась из
поля зрения.
– Что здесь про-изош-ло? – пропел урод своим
противным гнусавым голосом.
– Твоя будущая жена харю разбила, – ответил
мордоворот по имени Женька. Затем, видимо, осознал, что перед ним стоит сын
хозяина дома, и убрал из лексикона неприличное слово. – Вернее лицо. С
лестницы упала.
– А что ты дела-ла на-верху? – поинтересовался
урод.
– Гуляла по дому. Перед сном. Ты же не захотел меня
вывести на улицу, вот мне и пришлось гулять по дому.
– А ты ме-ня и не про-си-ла.
– А как я могла тебя о чем-то просить, если ты был
занят своей любимой собакой, – злобно проговорила я и подставила лицо
Елене Михайловне, которая принялась обрабатывать мои раны.
– Да ты хорошо выпила! – Домработница покачала
головой и принялась дуть на мои раны.
– А что мне еще остается… На моем месте вы бы сделали
то же самое. От такой жизни не только запью, но и закурю.
Домработница убрала аптечку и стала подозрительно
разглядывать мои многочисленные синяки на руках. Заглянув в мои жалостливые,
полные боли глаза, она по всей вероятности рассталась со своими сомнениями.
– Болит? Сильно болит?
Я не ответила. Я смотрела прямо перед собой.
Глядела на Елену Михайловну, но почему-то ее не видела. Я
глядела сквозь нее, словно она была совершенно прозрачная.
Глава 8
Лежа в своей комнате, я попыталась прокрутить в памяти все
события, которые произошли за довольно короткий промежуток времени.
Вспомнить тот момент, когда в моей руке очутился револьвер.
И не смогла. Это оказалось практически непосильной задачей. Он просто очутился.
и все. А затем выстрелил…
