– Нет. Все будет нормально, если ты будешь спокойно
сидеть и страдать про себя.
Я вытерла слезы и забормотала:
– Я знала, что мне никогда не убежать из этого дома.
Знала. Может, и вправду говорят, что его покидают только мертвые. Ведь этот дом
полон мистики. Все время стояла хорошая погода, а как только мы собрались
бежать, видишь, что случилось.
– Это проста) погодные условия.
– Нет, это знак свыше.
– Не говори ерунды. Скоро будем садиться.
Так я еще никогда не летал.
– Как?
– Неизвестно где и неизвестно куда. Это называется
полет вслепую, да еще и погода такая ужасная. Ничего, зато будет что вспомнить.
– А ты оптимист.
– А по-другому нельзя.
Самолет начал бешено раскачиваться. Макс посмотрел на меня
перепуганными глазами и закричал:
– Нагнись!
– Что?!
– Нагнись!!! Нагни голову к коленям и обхвати ее руками! –
Зачем?!
– Делай, что я говорю!
Я быстро нагнулась и обхватила голову руками.
– А ты?!
– Так и сиди. Я сейчас буду снижаться!!!
– Господи, Господи, – словно в бреду шептала я,
тихонько всхлипывала. – Господи, помоги.
Господи, сохрани. Может быть, я не так религиозна, но я
всегда в тебя верила, Господи. Я всегда в тебя верила. Если я спасусь, я
поставлю ровно столько свечек, на сколько хватит моих денег. Если я спасусь… Я
же знаю, что ты есть. Я это знаю. Ты всегда меня берег и выручал. Так выручи
еще раз.
Пожалуйста, выручи…
Мне показалось, что мое сердце не выдержит и разорвется.
Разорвется еще до того, как развалится самолет. Ведь в авиакатастрофах есть
люди, которые погибают еще до того, как погибает сама страшная машина. От
жуткого страха у меня свело живот и онемели ноги. Внутренний голос твердил мне,
что это конец.
Буквально в считанные секунды я подумала о Денисе, о Светке,
о своей милой, заботливой и любимой маме… О всех, кто меня любил и кто так
сильно меня ненавидел… Я простила всех, кто когда-либо сделал мне больно и
навлек на меня беду.
Я пожелала долгих и счастливых лет жизни своим врагам,
которых у меня практически и не было. Мира и любви тем, кто меня никогда не
любил, кто мне страшно завидовал и старался поставить подножку в самый тяжелый
момент. Кто не подавал мне руки и никогда не помогал подняться. Удачи вам всем
и спокойствия. Затем я попросила прощения у всех, кому сделала больно и кому
нанесла хоть какую-то обиду. А их много. Их очень много. Я просила прощения за
свой эгоизм, за свою беспринципность и за свою черствость. Я умоляла меня
простить за то, что я никогда не умела любить. Наверно, именно поэтому меня
никогда не любили другие. Я просила прощения у своих мужчин, половину имен
которых я даже не помню. Но одно имя запало мне в душу. Мельников Владимир…
Молодая, бесшабашная девчонка и взрослый, перспективный мужчина… Неудачница и
удачливый адвокат. Я прошу у тебя прощения за мою молодость и твою зрелость. За
мою беспечность и твой разум. За твою боль и мое безразличие. За твое
приобретение и мою потерю. За твою устроенность и мое одиночество.
Я попросила прощения у своих родственников, с которыми я
никогда не была близка, но которых всегда любила. Пусть скрыто, но честно. Я
люблю вас всех, хоть вы и такие далекие, но вы совсем не забытые. Я люблю вас и
очень переживаю за то, что так и не смогла сказать этого раньше. Наверно,
никогда нельзя скупиться на чувства. Никогда. Но это не мы скупимся на них. Нас
заставляет скупиться жизнь.
– Черт побери! – прокричал Макс. – Двигатель
отказал! Нужно срочно садиться! Попробуем сесть на пузо! Можем загореться!
Я по-прежнему сидела, уткнувшись в колени, и боялась
пошевелиться. Конечно, я могла приподняться и посмотреть, что там за окном, но
я совершенно не хотела этого делать. Вернее, не могла, потому что не
чувствовала ни рук, ни ног. Только ноющую боль в животе, отдающую в левую руку…
Я знала – там за окном зловещая темнота, наверно, такая же зловещая, как сама
смерть. Там дождь, ветер, а может, и оранжевое пламя, окутывающее самолет.
Почувствовав, что самолет падает, я сжалась в комок и
услышала, как Макс выматерился. Я не надеялась на счастливую посадку. Я знала,
что мы оба погибнем.
– Согнись и не вздумай поднимать голову, а то
останешься без нее! – прокричал Макс, но я его уже не слушала.
Неожиданно меня вырвало, и я чуть было не захлебнулась в
собственных рвотных массах.
Даже не пытаясь вытереться, я попыталась вспомнить то, что
можно сделать при авиакатастрофе. Что можно сделать для того, чтобы выжить?!
Прыгнуть с парашютом. Но у нас его нет.
Прыгать без парашюта так же бессмысленно, как высунуться в
иллюминатор и звать на помощь. Надеяться на спасателей, которые должны нас
искать после того, как мы упадем?.. Только будут ли : нам нужны эти спасатели…
Раздался страшный грохот. Наверно, удалось сесть. Ведь если
бы мы упали, то просто не остались бы в живых. Наверно, Макс посадил самолет на
так называемое пузо.
Я не видела и вообще не понимала – жива я или мертва. Я даже
не знала, где я – в аду или в этой страшной действительности. А затем какая-то
мрачная тишина, только шум непрекращающегося дождя. Я подняла голову и
почувствовала острую боль. Я вдруг поняла, что я уже на земле. Потрогав лицо
руками, я вскрикнула – в него впилось множество мелких осколков.
В нескольких метрах от меня горел врезавшийся в дерево
самолет, а ко мне полз обожженный Макс. Значит, при приземлении я просто
вылетела из самолета, как тряпичная кукла, а Макс находился в нем до победного.
Я лежала на каком-то лугу и с ужасом наблюдала за горящим самолетом.
Я не верила, что мы остались живы. Не верила, пока ко мне не
подполз Макс. Я попыталась встать, но у меня ничего не получилось. Что-то
случилось с ногами. Вернее с одной, правой.
– Ты жива? – с трудом спросил Макс и сел рядом со
мной.
На его красивом лице не было ни царапинки.
Зато обожженные руки напоминали сплошной волдырь. Кожа на
них отошла от мяса и обуглилась.
– Жива, – простонала я и почувствовала, что глотаю
собственную кровь, текущую из носа.
– У тебя нос сломан.
– Что?
– Нос болит?
– Я уже сама не знаю, что у меня болит. Наверно все.
Что у тебя с руками?
– Подгорели. Ты встать сможешь?
