– МАКСА НЕ СТАЛО!!! – кричу я во все горло
проезжающим мимо меня машинам и громко всхлипываю.
Кто-то крутит пальцем у виска, кто-то громко возмущается,
кто-то делает вид, что ничего не замечает, а кто-то старается держаться от меня
на приличном расстоянии. Я притормаживаю на светофоре и встаю рядом со
стареньким «жигуленком», в котором чинно восседают дачники: пожилой мужчина и
женщина, держащая горшочек с геранью. Полностью открыв окно, я трогаю свой
распухший нос, вытираю слезы и растерянно им говорю:
– МАКСА НЕ СТАЛО.
Дачники кивают головой, нервно смотрят на светофор и пытаются
хоть немного от меня отъехать.
Я смотрю на следующую машину, за рулем которой сидит тучная
женщина и жадно поглощает мороженое.
– МАКСА НЕ СТАЛО, – говорю я ей и тихонько
всхлипываю. – – Очень жаль, – понимающе отвечает женщина и сдает от
меня назад.
– МАКСА НЕ СТАЛО!!! – начинаю я орать во все горло
и судорожно смотреть по сторонам. – Люди, вы понимаете – МАКСА НЕ СТАЛО.
Он еще совсем недавно был, а теперь его не стало!..
Но люди не понимают. Они просто не хотят понимать. Наверно,
им просто наплевать на чужие проблемы. Такова жизнь. Никто не хочет
воспринимать твои проблемы как свои собственные. Мы так живем. По-другому мы
просто не умеем… Я могу выйти на улицу и точно так же закричать:
«МАКСА НЕ СТАЛО!», но все пройдут мимо, не остановится ни
один человек. Мы стали глухи, слепы и бесчеловечны. Мы стали жутко пугливы и
злы. Потому что мы не живем, а выживаем. Потому что мы не знаем, что будет
завтра, а в послезавтра нам страшно заглядывать. Ненавидя друг друга, мы
ненавидим самих себя и начинаем себя презирать за собственную несостоятельность
и слабость. Мы слепо верим чужим словам и уже практически не имеем собственного
мнения. Мы стали холодны, расчетливы, завистливы и совсем не оптимистичны.
Потому что мы научились дружить за деньги, жить за деньги и даже любить за
деньги… Нищие всегда страдают оттого, что нет денег. Богатые страдают тоже. Они
страдают оттого, что, заимев деньги, они потеряли то, что имели раньше. Мы
запросто можем переступить через человека, который лежит посреди улицы, просто
взять и переступить, даже не оглянувшись и не поинтересовавшись, что случилось.
– МАКСА НЕ СТАЛО! – уже в который раз крикнула я,
затем со злостью посмотрела на проезжающих мимо меня безразличных людей и,
разогнав машину, с грохотом врезалась в бетонную стену.
Глава 22
Я не чувствовала боли и пребывала в полной темноте. Я
слышала чьи-то голоса, они были очень далеко, словно в другом измерении. Голоса
были разные – глухие и звонкие, пожилые и молодые.
Они доносились оттуда, где был яркий свет, но я уходила все
дальше и дальше, потому что они были безразличные, говорившим было глубоко
наплевать на то, что МАКСА НЕ СТАЛО. Я ощутила себя птицей. Свободной парящей
птицей с большими, размашистыми крыльями. «Отчего люди не летают, как птицы?
Знаешь, мне иногда кажется, что я птица… Когда стоишь на краю…» Господи, это же
мой любимый монолог! В школе я перечитывала его тысячу раз. Школа… Там была
удивительная женщина, моя учительница по русскому языку и литературе
Ладейщикова Мирра Ивановна, человек удивительной внутренней гармонии. Она
обладала редко встречающимся сейчас качеством – человеколюбием. Даже имя у нее
такое необыкновенное. Мирра. От слова «мир». Она бы услышала, что МАКСА НЕ
СТАЛО, потому что таких, как она, единицы, и хвала Господу, что они еще есть.
Мне казалось, что Макс где-то рядом… Можно даже дотянуться
до него рукой. Стоит только ее посильнее вытянуть… Я чувствовала, что он меня
ждет. Еще немного, совсем немного, и я обрету покой, к которому так долго
стремилась, так долго шла. Я слышу его дыхание и вытягиваю вперед руки… Но
кто-то упорно меня не пускает. Кто-то хватает меня и тащит к яркому свету. Я
начинаю кричать, пытаюсь вырваться, отбиваюсь как могу, но силы меня покидают,
тело становится ватным, перестает меня слушаться. Собрав силы, я вновь тянусь к
Максу, кажется, что я побеждаю, что я уже сделала первый шаг. Я кричу, как
сильно соскучилась по нему, но опять возникают чужие голоса, до моего сознания
доносится фраза: «По-моему, мы сейчас ее потеряем. По-моему, все». Они меня
потеряют… Да я за вас и не держусь. Я скорчила гримасу и показала этим голосам
язык. "Не трогать меня, хрен бы вас побрал! Не трогать?
Взрывоопасно!" Но эти голоса будто меня и не слышат.
Кто-то ставит мне подножку, и я медленно открываю глаза. «Кажется, все
обошлось», – слышу я.
Оглядевшись, я поняла, что нахожусь в больнице. Вся в
немыслимых капельницах и различных медицинских приспособлениях. Я постаралась
улыбнуться медицинской сестре, которая маячила рядом каким-то неясным белым
пятном.
– Пациентка пришла в себя! – крикнула она, и тут
же надо мной склонилось несколько встревоженных лиц. Врачи, как я узнала позже,
несколько долгих дней упорно боролись за мою жизнь. Я постаралась приподняться,
но голова закружилась, и я упала на подушку.
– Не вздумайте подниматься. Вам это еще рано, –
строго сказал один из врачей, ярким фонариком посветил мне в глаза и произнес
какие-то непонятные слова. Все покивали головами и разошлись. В палате осталась
одна медсестра. Она села рядом со мной и положила на колени блокнот и ручку:
– Простите, у вас есть близкие? Очень хорошо. Вы должны
сообщить нам их координаты. Мы известим их о том, что с вами случилось.
Я напрягла память и назвала номера мобильных телефонов
Светки и Дениса.
– У меня был еще один близкий человек, но его не стало.
Вы понимаете, о чем я говорю?
– Мы все кого-то теряем, а кого-то находим, –
равнодушно отозвалась сестра. – А теперь я должна заполнить карту.
– Какую карту?
– Медицинскую. Вы у нас числитесь как неопознанная.
Я представилась, но мое имя не произвело на сестру никакого
впечатления. Она спросила, где я работаю.
– Вы меня знаете, я известная актриса, – сказала
я. – Вы меня наверняка видели по телевизору.
Я заплачу за лечение, я за все заплачу.
Медсестра не говоря ни слова поднялась и вышла в коридор,
оставив дверь открытой.
– Вы знаете, по-моему, у нее что-то с головой, –
услышала я. – Она выдает себя за актрису, очень известную…. Но у них нет
ничего общего.
– Такое случается…
– Когда ее доставили в отделение, на ней был какой-то
немыслимый мужской костюм… И даже трусов не было.
– Что?
– У нее спортивные штаны были надеты на голое тело.
– Что, белья вообще не было?
