Украдкой посмотрев на лежащий на полу труп, я почувствовала,
как меня затошнило, и закрыла ладонью рот, чтобы сдержать рвотный спазм.
— Дед, давай его в покрывало завернем.
— Давай, — напуганный не меньше меня дед кинулся
за покрывалом и на удивление бережно расстелил его на полу.
— Ты точно знаешь, что он мертв?
Я подозрительно посмотрела на деда и отметила тот факт, что
он в погребе зря времени не терял. Скорее всего он не только разбирал выход, но
и осушил не одну бутыль самогонки.
— Дед, ты уверен, что уголовник мертв? — вновь
повторила я свой вопрос и побоялась, что сильно шатающийся старик упадет рядом
с трупом.
— Мертвее не бывает. Не веришь — сама проверь.
— Я на него даже смотреть не могу.
— Ань, а мы его что, в моем погребе зароем?
— Зачем же в погребе-то?! Деревня большая, места много.
Каково тебе потом придется, если ты будешь знать, что в твоем погребе труп
зарыт?!
— А тогда где?
— Ну сам подумай. Твои же края. Скоро светать начнет,
бабки проснуться. Нужно это сделать как можно быстрее. Главное — выбрать место,
чтобы земля была хорошая, рыхлая. Чтобы копалось легко. Ты так набрался, что с
тебя, по всей видимости, толку будет мало. Все на мои хрупкие плечи ляжет…
— Ничего я не набрался, — обиделся дед. — Я
за тебя переживал. Места себе не находил, вот и выпил немного.
— Так уж и немного?
— Я тебе говорю, что немного. Тогда мы его на кладбище
закапаем.
— Где?!
— На кладбище. Оно тут совсем рядом находится. Кладбище
заброшенное, там уже тысячу лет никого не хоронят. До него никому дела нет.
— Схоронить труп на кладбище это, конечно,
по-человечески, — с важным видом заметила я, — но что-то возиться
ночью на заброшенном погосте как-то жутковато.
— Не бойся. Я на этом кладбище даже закрытыми глазами
любую могилу найду. Там отродясь чужие не шастали.
— У тебя и в этой деревне отродясь чужие на шастали. А
видишь, шастают.
Не теряя ни минуты, я бросилась за своей машиной и подъехала
к дедову дому. Вытащив покрывало с покойником на улицу, мы с огромным трудом
затолкали его в багажник, который по-прежнему не хотел закрываться.
— Это ж надо такому громиле вымахать, — от
беспомощности не на шутку занервничала я.
— Багажник у тебя маленький, — под руку ворчал дед.
— Багажник у меня нормальный. Просто он на такие
большие трупы не рассчитан.
— Ты так рассуждаешь, дочка, как будто каждый день
трупы возишь.
Ни одна наша попытка не увенчалась успехом. Мы оба
чувствовали, что теряем драгоценное время и мучимся понапрасну. С десятого
захода мы уложили его более компактно, но багажник так и не захотел закрыться.
Решив оставить багажник открытым, мы сели в машину и поехали
в сторону кладбища. Дед закурил свою папиросу и произнес с таким важным видом,
что, если бы у меня на голове была шапка, я бы обязательно ее сняла:
— У меня, Анечка, на этом кладбище собственная могила
имеется.
— Как это?
— Мужиков-то в нашей деревне нет, сама знаешь, вот я И
решил позаботиться о себе сам, заранее место себе подготовил. Вырыл аккуратно, сантиметр
в сантиметр. Я уже несколько раз туда ложился, примерял, так сказать. Все по
уму сделал, чтобы мне удобно лежать было.
— Ты что, дед, несешь-то?
— Вот те крест. Кто обо мне позаботится ежели у меня
никого нет?! Только я сам.
— Дед Герасим, а где же твоя бабка? Умерла? А дети?
— Да нет, жива, — как-то нехотя ответил дед.
— А где она живет?
— В городе. Мы с ней уже тысячу лет отношения не
поддерживаем. Ни с ней, ни с сыном. Да и с внуками тоже. У сына то, наверно,
тоже дети есть, и не один.
— Ладно с женой, а с сыном-то ты почему не общаешься?
— Не велено.
— Как это не велено?
Жена как во второй раз замуж вышла за городского, так сразу
заставила сына отчима напой называть. Вот он для него и стал папой. А мне
запретила к ним даже на пушечный выстрел приближаться. В жизни всякое бывает,
дочка, и такое тоже. У меня жена была слишком агрессивная, слишком самолюбивая
и слишком злопамятная. Она все городом бредила, а я в городе жить не могу. У
меня вся душа в деревне. Ведь мы с ней в одной деревне родились, я так и не
понял, почему ее так всегда на город тянет. Я ведь ее с детства знаю. Вместе
выросли. Это я потом понял, что все это у нее еще с пеленок. Ведь в ней никогда
ничего девичьего не было. С мальчишками в футбол играла, волейбол. Ей никто
никогда и свидания-то не назначал, потому что все считали ее своим парнем.
Только я один такой дурак нашелся. А уже позже понял, что не любила она меня
никогда. А вышла замуж только потому, что боялась в девках засидеться, чтобы
людская молва обошла ее стороной. — На глазах деда Герасима показались
слезы. — Она с самого начала стала командовать домом. Зарплату у меня всю
до копеечки отбирала. С друзьями запрещала встречаться. А я ведь до нее
нормальным парнем был, девок тискал, с пацанами бражку пил. А она сделала меня
нерешительным, слабым, одно звание, что мужик, хозяин. А когда ребенок родился,
я стал и нянчить, и кухарить. А затем она стала все чаще и чаще в город ездить
к своей родственнице. Как из города приедет, так с порога и кричит, что я
ничтожный деревенщина, что она меня на дух не переносит. А затем она мне и в
половой жизни стала отказывать. Говорила, будто у нее к сексу нет никакого
интереса. А уж если она мне и уступала, то делала это так, словно оказывала мне
великое одолжение. А один раз она приехала из города — я как раз с сыном
возился, — взяла его на руки и сказала, что она с таким тюфяком жить не
может, что встретила нормального городского мужчину. Как только она уехала,
надо мной все в деревне сначала посмеивались, а я ждал, что она вернется. А она
не вернулась. Я поехал ее искать. Нашел. Да только у меня перед носом дверь
закрыли и сказали, что если я еще раз приеду, то меня сдадут в милицию и дело
состряпают. Новый муж у нее в милиции работал. Вот я больше в город ездить и не
стал. Ладно, дело прошлое.
— И что, после этого ты так ни разу не женился?
— А зачем? Я больше деревенским посмешищем быть не
хочу. Поди разбери этих баб… Что у них на уме…
— Но ведь сейчас в деревне с тобой еще живут три бабки.
Ни с кем из них сойтись не хочешь?
— Сойтись — нет.
