Пропустив несколько рюмок, дед засунул в рот соленый огурец
и перекрестился.
— Ну, чего ты крестишься-то?
— А как мне не креститься?! После того, как ты уехала я
ночку переночевал, затем хорошенько похмелился, взял лопату и отправился на
кладбище.
— Чего это ты туда пошел?
— Решил себе могилку вырыть. А то, что ж это
получается, я сам без места остался. Обделенный так сказать. Думаю, нужно
положение исправить. Вот я и в путь тронулся.
— Ну, а дальше чего? — дед Герасим умел вывести
человека из равновесия и я чувствовала, что уже окончательно теряю
терпение. — Дальше чего?!
— Дальше такое…
— Какое?!
— Я взял пузырек, чтобы копать веселее было…
— Я про твой пузырек уже десять раз слышала!
— Ну а как без пузырька-то?! Короче, я себе могилку
вырыл. Хорошую, добротную, просторную. Я даже несколько раз в нее лег. Удобно…
Прямо вылезать не хотелось. Лег бы и лежал. Побольше водочки — и можно не
вставать… Думаю, дело сделано, пойду домой. Домой пришел довольный. Правда, на
огороде не возился, устал. Сама понимаешь, сколько я земли перекопал. Даже
мозоли на руках натер да пару заноз вогнал. На следующий день я не удержался и
вновь на кладбище пошел.
— Какого черта?!
— На могилу хотел полюбоваться.
— Зачем?
— Уж больно она мне понравилась. Все-таки труд это, а
хороший труд всегда глаз радует. Я прямо с утра на кладбище прибежал…
— И, что?!
— Да только могилка моя закопана.
— Как это закопана?!
— Ты меня, Анюта, ни о чем не спрашивай. Я и сам ничего
не знаю. Та могила, где мы с тобой в прошлый раз уголовника закопали,
раскопана, а та, которую я себе выкопал, закопана.
— Постой, дед, я что-то ничего не понимаю.
— А я и сам ничего не понимаю.
Я покачала головой и взяв у деда рюмку с текилой, выпила ее
одним махом.
— Ты ж за рулем…
— Да подожди ты со своим рулем. Это что ж
получается! — охнула я. — Кто-то раскопал могилу с уголовником и
закопал твою могилу.
— Верно говоришь, дочка. И даже ту самую березку,
которую мы с тобой посадили на могиле у уголовника, на мою перенесли. А ты
говоришь, чудес не бывает. Очень даже бывают.
— Хорошо, а где тогда уголовник?!
— Не знаю.
Дед тяжело задышал, почесал затылок и посмотрел на меня
какими-то безумными глазами.
— Ань, а может того?
— Чего того?
— Может, уголовнику моя могилка больше понравилась и он
решил переместиться?!
— Ты что несешь, дед?!
— А куда он по-твоему делся?! Я тебе говорю, что он,
зараза, на мою могилку глаз положил. Она и глубже и вместительнее. Вот он туда
и чухнулся.
— Еще скажи, что он сам себя раскопал и сам себя
закопал.
— Получается так.
— Только у него лопаты не было. По-твоему он это делал
руками?
— Выходит, руками, — вконец запутался дед.
— Дед, а может, тебе спьяну это все померещилось?!
— Ты хочешь сказать, что у меня белая горячка
началась?!
— Ну, да. Оно и понятно — столько выпить.
— Да я сколько ни пью, а всегда соображаю трезво. Да
вот те крест, все так и было.
— Тогда с чего ты взял, что уголовник в твою могилу
лег? Может, его там и нет вовсе.
— А куда ж он по-твоему делся?! Чует мое сердце, он там
лежит. Чует. Он жадный, наглый и от чужого никогда не откажется. Это и дураку
понятно.
— Так мы ж его убили! — взорвалась я. — Он
по-твоему, что, бессмертный?!
— Ой, не знаю, Анечка. Ничего не знаю. А еще вчера
вечером сюда двое мужиков пожаловали.
— Каких еще мужиков? — я уставилась на деда
Герасима, словно на привидение, и даже открыла рот.
— Да я их в первый раз видел, ей-Богу. Двое
молодцов-удальцов в нашу забытую Богом деревню приехали и всех местных жителей
вместе с их домами обсмотрели. А нас долго смотреть не надо. Нас можно по
пальцам пересчитать и пальцы еще останутся.
— А что они хотели-то?
— Они спрашивали, не сдает ли кто дачу на лето.
— Какую дачу-то? Здесь вообще никаких дач нет.
Несколько жалких избушек.
— Вот они и спрашивали, не сдает ли здесь кто свою избу
Я и спрашиваю, зачем, мол, вам, изба-то, а они говорят, что они охотники. Мол,
тут охотиться хорошо, да и рыбку ловить тоже. Только знаешь, рожи у них совсем
не охотничьи, уголовные рожи, как у братков.
— А нынче братки самые главные охотники. Их хлебом не
корми, дай поохотиться. Ну, ты сказал, что здесь никаких свободных дач нет?
— Сказал. А они стали расспрашивать, какой дом кому
принадлежит, можно ли тут собственный дом построить.
— Они что, тут дом строить собрались?!
— Просто спрашивали, как это можно сделать.
— Я надеюсь ты сказал им, что это невозможно?
— Сказал. У нас тут вроде земля брошенная, строй не
хочу. Только ведь она вся государственная. Это кажется. что она ничейная, а
начнешь строить, сразу с района участковый приедет и признает эту стройку
незаконной. Хлопот и штрафов не наберешься.
— На какой машине они приезжали?
— Японская какая-то. Я в машинах не разбираюсь. Я в
молодости только на мотоцикле ездил, — дед вновь почесал затылок и как-то
затравленно повел плечами.
— А откуда ты тогда знаешь, что машина японская?
— Я у них сам спросил, что это за автомобиль. Они
сказали, что, мол, японский автомобиль. Только я марку не запомнил.
— Ну, а номера-то хоть запомнил?! — Разговор этот
все больше меня раздражал, и я смотрела на деда так подозрительно, словно и в
самом деле решила, будто у него началась белая горячка.
— Не записал. Я как-то не привык чужие номера
записывать. А зачем?
— Да так, на всякий случай.
Дед вновь потянулся к рюмке и забормотал себе под нос.
