– Да из тебя служанка такая же, как из него гладиатор, – Дэлги кивнул на Ника.
– Это чего значит? – она прищурилась.
– Это значит, я тебе не поверил.
– Ну, тогда я проститутка из города. Похожа ведь, правда?
– Скажи спасибо, что я не охотник. Ты сначала складно врать научись, а уж потом к людям приставай. Найдешь дорогу наружу?
– А к себе вы меня не пустите? – грустно спросила девушка, прильнув к решетке.
– Только тебя нам тут не хватает. Иди лучше в город.
Дэлги задернул штору.
– Там же темно! – сказал Ник.
– Там полно светящейся плесени, для нее света достаточно. Как бы она иначе сюда пробралась?
– Почему ей нельзя к нам?
Ему и жалко было странную девушку, и в то же время возникло мучительное чувство, будто показали что-то яркое, привлекательное, манящее – и сразу отобрали. Он подавленно смотрел на тяжелый серый занавес.
– Послушай, у меня к тебе вопрос, каверзный и бестактный… У тебя хотя бы с одной что-нибудь было?
Ник быстро взглянул на Дэлги – не смеется ли тот. Нет, непохоже.
– Ну… Вам-то какая разница?
– Ясно. Думаю, все-таки можно пригласить так называемую девушку к нам в гости.
Подмигнув ему, Дэлги снова отдернул штору.
– Эй, ты еще здесь? Иди сюда, сейчас открою.
Люссойг вынырнула из темноты и обрадованно затараторила:
– Вот и хорошо, и я буду с вами ужинать! Хочу поесть человеческой еды! Вы мне дадите попробовать все, что у вас есть, а потом будем трахаться!
Ник в замешательстве глядел на нее, поэтому не заметил, откуда гладиатор извлек кольцо с двумя ключами. Автоматические замки, покрытые темным слоем смазки, открылись со скрежетом. Впустив Люссойг в пещеру, Дэлги захлопнул дверцу и вернул занавес на место.
– Дайте ей мивчалгу, – попросил Ник.
– Не беспокойся, на ней и так болячки заживают втрое быстрее, чем на тебе, – заметил Дэлги, но банку с мазью все-таки достал.
Люссойг, нисколько не смущаясь, сбросила джемпер. Нику и хотелось на нее смотреть, и в то же время он не знал, куда деваться от неловкости. Дэлги, как ни в чем не бывало, занялся ужином. С гостьей он разговаривал грубовато; прикрикнул, чтобы она не переводила понапрасну слишком много мази и не хватала копченое мясо, предназначенное для супа, но та не обижалась.
– Я заблудилась, – сообщила она, с вожделением поглядывая то на Ника, то на котелок с аппетитным варевом. – Раньше я жила в одном городе, в доме с мебелью и цветными ковриками, а потом меня украли и привезли в Ганжебду, я хочу вернуться домой.
Дэлги скептически приподнял бровь.
– Твой дом – это какая-нибудь лужа или кустарник на болоте? Откуда же там возьмутся коврики?
– Нечего об этом… Сам-то ты кто? – Люссойг прищурилась и склонила голову набок. – У меня глаз наметанный!
– Кто бы я ни был, а я не бегаю нагишом и похож на приличного человека.
– То-то и оно, что похож! Ну, скажу… Я искала короткий путь в город, чтоб туда и обратно через подземелье, а то у меня времени мало. Меньше, чем один месяц, зато каждые два года. Или не два, а год и еще вот столько… Я умею считать до десяти, а когда какой-нибудь кусочек числа, это же никак не назовешь. Ну, в общем, ты понял? А у тебя сколько времени?
– Скоро будет готово – и поужинаем, – флегматично произнес Дэлги, добавляя в котелок щепотку сушеной травы из фиолетовой склянки.
– Наверное, много, – с завистью вздохнула Люссойг. – Ты не из наших, а то бы я о тебе знала. А про платье свое расскажу, чего случилось. У меня тут есть своя секретная пещерка, я там одежку храню. Добегу туда и оденусь, а как мое время закончится – оставляю все там. Ну и вот, в прошлый раз я трахалась с одним человеком, и он меня всяко угощал, и в последний день купил пирог с повидлом. Такое повидло вкусное! Полпирога я унесла с собой, чтобы в пещерке на дорогу съесть. Повидло оттуда как полезло, и я вся перемазалась, и мыться некогда. Пока меня не было, туда наползли цетач… цехтя… как их… Ну, цевтяки, и съели платье, потому что оно было в повидле, одни пуговки остались. Красивые пуговки, я их припрятала. Туфли с атласными бантиками тоже съели. Я рассердилась, я этих цевтяков ногами топтала. Потом пошла ход в Убивальню искать, чтобы новой одежкой разжиться, а то в городе меня без платья люди засмеют или изнасилуют. Цевтяки противные, не люблю их!
– Цев-та-ча-хи, – по слогам произнес Дэлги. – Запомни слово.
– Цев-та-ча-хи, – повторила за ним Люссойг.
– Если хочешь, чтобы тебя принимали за человека, учись говорить правильно. Сможешь поймать для меня цевтачаха? Я тебе за это новое платье куплю.
– Зачем тебе цевтяк?
– Нужен. Посадишь его в банку и принесешь сюда. А платье будет с кружевами и оборками, с блестящими пуговицами… И красивые туфли того же цвета.
– Розовое хочу!
– Договорились, розовое.
– Я тебе за это хоть десять цевтяков наловлю, хоть два раза по десять!
– Одного хватит, только выбирай покрупнее. И банку закроешь крышкой, чтобы он не вылез и не пошел гулять по пещере.
– Ваши припасы съест, – хихикнула девушка.
– То-то и оно, и тогда нечем будет тебя угощать.
После ужина отправились втроем в пещеру с озером. Дэлги сложил в ведро миски, ложки, котелок, мыльницу, захватил полотенце для Люссойг. Ник с оторопью думал о том, каково ей будет отмываться от грязи в ледяной воде, но она перенесла экстремальное купание на удивление стойко, и среди торчащих камней-клыков пробиралась с обезьяньей ловкостью, ни разу не споткнулась и не ушиблась.
– Хорошее какое озеро, – вздохнула она, кутаясь в полотенце. – Мне бы такое!
Зубы у нее слегка стучали от холода, но она относилась к этому, как к веселому приключению.
– А чем тебе твое озеро не нравится? – спросил Дэлги.
Он сидел возле кромки воды и намыливал котелок из-под супа, закатав рукава.
– Там везде ил, грязно, шныряет кто попало – жуки, челюстники, цевтяки, улитки и еще всякие, они мне надоели. А здесь вон как… Красиво! И дно каменное, чистенькое. А там, если захочу на дне полежать, прямо с головой в эту грязь.
Ник наконец-то догадался, почему она такая странная.
– Люссойг, ты, что ли, настоящий оборотень?
– Он думает, что бывают ненастоящие оборотни, – Дэлги заговорщически подмигнул девушке.
Та звонко расхохоталась, запрокинув голову, пещерное эхо умножало ее смех.
Глядя на них, Ник почувствовал себя посторонним. Озаренная светом факела нагая девушка-оборотень и ухмыляющийся гладиатор, хотя и принадлежали к разным расам, были коренными иллихейцами, а он еще не прижился здесь по-настоящему. Зато они относились к нему дружелюбно. Если разобраться, в своем родном мире, бездумно избавлявшемся от «ненужного» населения, он оказался чужаком в большей степени, чем в Иллихее.
