Книга Серый пилигрим, страница 7. Автор книги Владимир Василенко

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Серый пилигрим»

Cтраница 7

Бесплотный ли? Приглядевшись, Барт с ужасом увидел, как края топки, обложенные полированным камнем, трескаются, выпирают наружу, будто под напором вполне осязаемого тела. Да и очертания чудовища, поначалу едва угадываемые в пламени, постепенно становятся все отчетливее.

Всего на несколько мгновений задержавшись на пороге, Барт успел разглядеть все в подробностях – до каждого уголька, тлеющего на деревянных половицах, до каждого язычка пламени, пляшущего на боках червя, до каждой струйки дыма, поднимающейся от уже вовсю горящей мебели. Картина эта врезалась в мозг, будто клеймо, выжженное раскаленным добела металлом. Оцепенев от ужаса, он, пожалуй, так и стоял бы до конца, но, когда заметил, как тяжело заворочалась под натиском огненного чудовища вся стенка печи, сорвался с места, как ошпаренный.

Под грохот обвалившегося очага и треск ломающихся потолочных балок он вывалился на задний двор. Пробежал по инерции на другую сторону, с размаху встретив ладонями стену склада.

Пламя охватило весь дом неожиданно быстро, будто стены были пропитаны горючим раствором. Жадные огненные языки уже вырываются из окон второго этажа, отдельные сполохи возникают даже на крыше. Мелькнула мысль о пожитках, которые остались там, в его комнатке на чердаке. Одежда. Лютня. Перечитанная много раз книга об Архипелаге, на которую он копил многие месяцы…

Барт тут же ужаснулся этим мыслям. Там, в огненной западне, гибнет вся его семья, а он думает о каких-то шмотках!

Может, кому-нибудь все же удастся спастись?

Из окна кухни вырвался сноп пламени, постепенно принявший форму все того же червя. Он успел вырасти по меньшей мере втрое, будто подпитываясь от бушующего вовсю пожара. Чудовище взвилось на дыбы, как рассерженная кобра, поводило в стороны безглазой мордой.

Да ведь чудищу нужен он, Барт! Эта мысль подействовала на юношу как удар хлыста. Он опрометью бросился прочь от горящего дома, понесся, не разбирая дороги, сквозь ночь.

Что же он наделал? Что же он наделал?!

3

Когда ты молод, дерзок и еще не успел получить от судьбы пару увесистых затрещин, жизнь кажется этакой нескончаемой портовой ярмаркой, все испытания в которой сводятся к лазанью по скользкому столбу за сапогами или метанию жестких войлочных мячей в фанерные мишени. Ты по-хозяйски расхаживаешь между рядами, побрякивая серебром и медью в потертом кошеле и примеряясь, какое из испытаний тебе под силу. Не хочется ведь выставлять себя на посмешище, да и денег попусту лишаться – тоже.

И даже если ты последний голодранец, и монет в твоем кармане едва ли хватит на пару печеных яблок, легко расхаживать по этой ярмарке, торгуясь почем зря с лоточниками, подмигивая молоденьким торговкам сладостями и чувствуя себя хозяином жизни. До поры до времени. Пока, наконец, нечто не ткнет тебя носом в грязную и жесткую, как булыжная мостовая, действительность.

И вот ты уже чумазый, голодный и без гроша в кармане скорчился в вонючем закутке под палубой, в котором хранятся запасные снасти, и только и ждешь, что кто-нибудь из матросов вытащит тебя оттуда за шкирку, как паршивого котенка.

Судя по тому, как изрядно болтает шхуну, они уже покинули тихую бухту Валемира. Там поверхность воды всегда гладкая, как зеркало, и тревожат ее лишь редкие порывы бриза, проскользнувшие мимо знаменитых Трех башен – скал, что расположены на выходе из бухты и служат отличной защитой как от волн, так и от вражеских флотов.

Так и прошла ночь – из тех, что скорее изматывают, нежели дают отдых. Барт завис на зыбкой грани между сном и бодрствованием, не чуя жестких канатных витков, служивших ему ложем, но чутко ловя каждый скрип утлого суденышка, каждый вздох ветра за бортом, каждый всплеск волн. Воздух в крохотном чулане, где он нашел прибежище, насквозь пропитан запахом рыбы и прелой древесины – впрочем, как и везде на корабле. Доски палубы над головой то и дело скрипят под тяжелыми размашистыми шагами матросов, временами можно расслышать чьи-то отрывистые окрики, состоящие в основном из ругательств.

То, что корабль уже в открытом море, должно было радовать Барта – ведь к этому он и стремился, пробравшись сюда тайком. Бежать, бежать на край земли – от стыда и чувства вины. Это все, чего ему хотелось.

Но – ничего похожего на радость или хотя бы оживление. Беглец по-прежнему лежит, скорчившись в три погибели на бухтах толстого троса и мелко дрожит. Очень трудно, невыносимо трудно в семнадцать лет осознавать, что жизнь кончена. Что ты остался один на целом свете, причем собственноручно погубив собственную семью. Что сказали бы ему дядя и братья, вернувшись из недолгого плавания к обугленным остовам особняка и свежим могилам родных? И что сказал бы им он? Смог бы он взглянуть им в глаза?!

Нет! Нет, пусть уж и его считают погибшим. Он никогда больше не вернется в Валемир! Или вернется, только когда искупит свою вину. Хотя чем ее можно искупить?

Сказать, что Барта мучили угрызения совести – все равно, что сказать, будто повешенному стало трудно вздохнуть. Много времени он пролежал без движения, и, пожалуй, если бы он и вправду сейчас умер, это принесло бы ему только облегчение.

Однако судьба, похоже, не собиралась преподносить ему такой подарок, так что пришлось задуматься, что делать дальше.

Как ни странно, голода Барт почти не чувствовал, лишь слабость и легкую тошноту. А вот что давало о себе знать в первую очередь – так это жажда. Одновременно с этим организм требовал и избавиться от ненужной жидкости.

Юноша прислушался. Наверху царило заметное оживление – матросы топотали по палубе туда-сюда, до него доносились их голоса. Судно заметно кренилось на левый борт, видимо, разворачиваясь.

Проблему с переполненным мочевым пузырем Барт, отбросив сантименты, решил прямо в чулане, рассудив, что здесь все равно сыро и пахнет не ахти. Затем немного размялся – насколько это позволяли размеры его убежища. По большому счету, вся разминка состояла в том, что он пару минут сучил руками и ногами, лежа на спине.

Одеревеневшие от долгой неподвижности конечности начали понемногу отходить. Вскоре Барт, основательно запыхавшись, прекратил свое занятие. Снова прислушался к доносящейся сверху перекличке матросни. Судя по отдельным выкрикам, которые удалось расслышать вполне явственно, судно готовилось встать на якорь.

– Пожалуй, оно и к лучшему, – шепотом рассудил Счастливчик. – Хватит уже, наплавались. Сыт я по горло этим корытом!

Встав на корточки, он уперся головой в дверцу чулана – она была наклонной, даже не дверца, а скорее крышка, как у большого короба. Да, собственно, закуток этот и отличался от короба только тем, что его нельзя было сдвинуть с места, поскольку задней стенкой ему служил левый борт судна, а верхней – палуба.

Барт осторожно выглянул. Чулан находился в самом углу помещения, расположенного между трюмом и верхней палубой. Здесь, как на любом судне, хранился сухой провиант – кули с мукой, крупой и овощами, бочонки с пресной водой, весь скарб кока – котлы, чарки, весы.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация