Процесс переодевания занял от силы минут пять. А вот работа с лицом — больше часа. Впрочем, дождавшись ее завершения и заглянув в подставленное зеркальце, Бельвард с большим трудом удержался от вскрика: лицо человека, отражающегося в зеркальце, было настолько сильно изуродовано ударом медвежьей лапы, что вызывало безотчетный ужас!
— Аднаглазый, Двуликий меня забери! — ухмыльнулся Серый. — Как есть, Аднаглазый!
— Угу… — поддакнул ему кто‑то еще. — Па — ахож…
…Бельвард засомневался. А зря — рассмотрев лицо нового постояльца, хозяин постоялого двора расплылся в ослепительной улыбке и поклонился чуть ли не до земли:
— Смирения, ваша милость! Искренне рад видеть вас снова!
Отвечать на вопросы человека, общавшегося с настоящим д’Гетри, было глупо, поэтому юноша ткнул пальцем в замотанное шарфом горло и прохрипел что‑то невразумительное.
— Простыли? У — у-у… — расстроился толстячок, потом подпрыгнул на месте, вгляделся в полумрак зала и заорал: — Браня! Согрей вина его милости! Живо!!!
Браня, разбитная девица лиственей пятнадцати от роду, собиравшая с одного из столов грязную посуду, нехотя повернулась к дверям, уставилась на Бельварда и вдруг расплылась в счастливой улыбке:
— Ваш — мл — сть, вы? Ой, шо ж я, дурища, стою‑то? Ща, уже бегу!!!
Тарелки, заваленные куриными костями, полетели обратно на стол, вслед за ними на него же шлепнулась тряпка — и девка, радостно подпрыгивая, унеслась куда‑то в темноту.
— Носит… На шее… — усмехнулся хозяин «Логова». — А надысь одному любопытному нос кувшином сломала…
— Что носит — т о? — прохрипел юноша.
— Как «что»? — удивился толстячок. — Колечко, которое вы ей в прошлый раз подарили…
— А почему на шее?
— Дык большое ж…
— А — а-а…
— Ваша милость, вам эта — а-а, говорить‑то не стоит… — подал голос один из Серых.
Бельвард «расстроенно» вздохнул и вопросительно посмотрел на хозяина — мол, куда идти?
…Любимая комната Одноглазого была очень даже ничего: кроме широченной кровати, застеленной белоснежным бельем, в ней оказалось два стола — прикроватный и обычный, аж четыре стула, три сундука для вещей, стойка под оружие и шкаф для одежды. На полу лежала медвежья шкура, окна прятались за занавесками, а три из четырех масляных светильников стояли на красивых металлических подставках.
Пахло тоже здорово — ягодами, травами и свежестью.
Остановившись на пороге, Бельвард удивленно пос креб подбородок — постоялый двор, расположенный в такой глухомани, как графство Ирригард, должен был выглядеть иначе!
Хозяин «Логова» истолковал его удивление по — другому — виновато опустил взгляд и тяжело вздохнул:
— Сломали ваш кувшин, ваша милость! Его светлость граф Арман со спутницей. Я ездил в город, искал такой же, но не нашел…
— Жаль… — прохрипел юноша, скинул с плеч плащ и, вспомнив о Слизне, неопределенно покрутил рукой.
— Уже готовится, ваша милость! Все, как вы любите! — затараторил хозяин «Логова». — Как будет готово — принесу… Э — э-э, принесет… Браня…
…Рыбу Бельвард не любил. Вернее, любил, но терпеть не мог выковыривать из нее кости. Поэтому, увидев перед собой блюдо с красноперками
[82]
, чуть было не забыл, что он изображает барона д’Гетри.
Сдержал недовольный рык, нехотя отрезал небольшой кусочек, отправил его в рот и удивленно изогнул бровь — в рыбке не было ни одной косточки! Вообще!!!
— М — м-м… — промычал он и улыбнулся стоящей напротив девчушке. Искренне и от души: ужин был великолепен. А та, которая его принесла, была юна, свежа и хороша. Хотя нет, не хороша, а красива. И пусть бедра у нее были чуть шире, чем хотелось бы, а ноги — чуть короче, чем у той же Ульяры, зато грудь была в полтора раза больше, а волосы — намного длиннее и роскошнее.
Поймав его взгляд, девушка засияла и зачем‑то перевесила рушник с руки на плечо:
— Вкусно?
— Угу…
— Я помню, что и как вы любите…
Юноша на мгновение прикрыл глаза — мол, спасибо — и, запоздало сообразив, что Браня выделила слова «что и как» совсем не зря, забыл про еду: девушка, кокетливо улыбаясь, полезла в вырез за копьем и «ненароком» распустила узелок шнуровки.
Складочка, п оказавшаяся в вырезе, выглядела так аппетитно, что у Бельварда перехватило дух.
— Вы, эта — а-а, кушайте, ваш — мл — сть… — удовлетворенно сверкнув глазами, хихикнула девица. — И вина горячего выпейте… А я… я никуда не убегу…
Кивнул, не отрывая взгляда от выреза. Отправил в рот еще кусочек рыбы. Запил неплохим белогорским и рванул ворот камзола — Браня, дразняще облизнув губы, распустила шнуровку еще на ладонь и якобы случайно сдвинула вырез в сторону, на мгновение показав ему светло — розовый сосок. Потом тряхнула волосами, танцующим шагом обошла стол, ласково провела рукой по его руке и прижалась к плечу:
— Я соскучилась…
— Угу… — выдохнул он. — Я — тоже…
Девушка хихикнула, коснулась пальчиками его затылка, обожгла шею поцелуем, нежно прикоснулась к щеке и… удивленно поинтересовалась: — Ой, а в чем это вы, ваша милость?
Бельвард непонимающе нахмурился, развернулся к ней лицом, увидел пальцы, перемазанные краской, взгляд, в котором протаивает понимание, и понял, что шрамы, над которыми столько трудился Штырь, приказали долго жить. А вместе с ними — и договор с Сулхаром Белым!
«Что, девок не видел, дурень?» — мысленно взвыл он, в отчаянии сжал кулаки и… вдруг понял, что еще не все потеряно.
Вскочил, левой рукой зажал Бране рот, правой — выхватил кинжал, уткнул ей в горло и прошипел:
— Шуметь не надо… Поняла?
Девушка торопливо затрясла головой.
— Сейчас ты откроешь ротик и позволишь мне вставить в него кляп. Потом я свяжу тебе руки и положу на кровать. Если ты будешь вести себя хорошо, то останешься живой и здоровой. Все поняла?
Браня кивнула, зажмурилась и сглотнула.
— Значит, договорились…
…Убедившись в том, что узлы затянуты так, как надо, Бельвард повернул Браню спиной к кровати, легонечко толкнул, потом метнулся к двери, выглянул в коридор и, наткнувшись взглядом на встревоженное лицо Штыря, криво усмехнулся:
— Мы — заняты. И будем заняты до рассвета…
Серый глумливо ухмыльнулся, потом уставился на его лицо и помрачнел:
— А шрам‑то смазался, ваша милость!
— Знаю… Поправишь… Утром…
— Она — ВИДЕЛА!!!
— Мы уедем вместе с ней…
