— Кто это? — Она не говорила — пела.
Страж замялся, шагнул вперед:
— Мужичье.
— Вижу, что мужичье.
— Плотники будут. Словене с самого Ильменя, — поспешно объяснил дружинник. — От Рюрика бежали.
Женщина скользнула взглядом по опешившим артельщикам, спросила:
— К князю?
Четверка артельщиков молчала, завороженно глядела на женщину. Даже Корсак утратил недавнюю злость, оробел, смущенно трогал перебитый нос. Наездница изогнула бровь, в глазах блеснуло озорство:
— Я — княгиня Дира, жена Осколода. Князь будет рад узнать, как обстоят дела на окраинах киевских пределов, в Рюриковых землях. — Она кивнула охране: — Проводите. Мужа сама предупрежу.
Тронула поводья, и красная лошадка, грациозно виляя задом, двинулась к воротам. Чернявый дружинник встрепенулся, растолкал артельщиков и бросился отворять. Второй страж врат, тот, что примчался на зов чернявого, уже тянул другую створку.
За Дирой двинулась вереница охранников, а дружинник на чёрном коне придержал повод, пробасил:
— Эй, вы, ильмерцы! За мной!
Двор пересекли в полном молчании. Спешившись, дружинник обогнул широкое крыльцо, распахнул неприметную боковую дверцу. Запах жареного лука едва не сбил с ног. Дружинник закашлялся, потер глаза. Его голос прогремел, как громовой раскат:
— Что за вонь?!
Из глубины кухни выбежал тощий мужичок в светлой рубахе, покрытой пятнами жира, угодливо согнулся перед дружинником.
— Почему дверь не откроете? И окна?!
— Не велено, — пролепетал повар. — Князь нынче бояр принимает, а ветра почти нету, и, коли окна открываем, вся вонь наверх спешит.
— Тьфу на тебя! — выпалил дружинник и смачно плюнул на пол.
Мужичок попятился, на лице отразился ужас.
— Что за народ? Что за народ? — рычал дружинник, морщил нос и утирал слезящиеся глаза.
А Добре этот запах понравился. Живот тут же отозвался протяжным урчанием. Благо никто не услышал: в кухне шумно — котлы бурлят, шкварчит на сковородах сало, удары мясницкого топора громкие, как звук набатного колокола.
Дружинник недовольно оглянулся на четверку артельщиков и мальца, протянул:
— За мной. В малой палате обождете. Князь, слышали, с боярами совещается!
Он важно поднял к небу палец, прицокнул языком.
Добря покидал кухню с огромным сожалением, едва успевал сглатывать слюну. Народу тут много, все чем-то заняты. На миг представил, каков может быть княжеский ужин, если его готовит столько люда; глаза загорелись голодом и жаждой.
По скрипучей лесенке поднялись наверх. Комната оказалась крохотной, с низким потолком. Корсаку и Вячу пришлось пригнуться. Оба заметно присмирели, а двое других и вовсе — бледные, кажется, вот-вот в обморок упадут. Добря тоже ощутил робость, не знал, куда деть глаза и руки.
У дальней стены высится кресло, явно княжеское. По боковым стенам комнатки стоят обычные, плохо оструганные лавки — для простого люда. И как только дружинник вышел, предоставив артельщиков самим себе, Добря поплелся к седалищу.
— Стой! — шепотом приказал Вяч. — А ежели князь прям щас войдет?
Мальчик испуганно подпрыгнул, подбежал к батьке и замер. В коленках, откуда ни возьмись, появилась дрожь, да такая, что едва мог на ногах удержаться. В животе похолодело так, будто только что съел ведро снега.
Слова худосочного артельщика прозвучали едва слышно:
— Видите, там ещё одна дверь. Наверное, из неё князь и появится.
Теперь все внимание Добри оказалось приковано к этой дверце. Он стоял и боялся сильнее, чем когда-либо в жизни. Сильнее, чем при битве в Рюриковом городе и неприятностях у Вельмуда в Русе.
Появление Осколода стало полной неожиданностью, хотя все это время только его и ждали. Мужики попятились разом, мало ли что от князя отделяет добрых пять шагов.
Осколод оказался статным, светловолосым. Длинные, вислые усы отчеркивают щеки и слегка полнят безбородое лицо. Бледная кожа и чёрные круги под глазами — верный признак частых бессонниц в неустанных заботах о народе. Рубаха из алого шелка, на талии стянута кожаным ремнем с серебряными бляшками. На запястьях князя золотом блестят широкие браслеты.
Он смерил артельщиков внимательным взглядом, чуть дольше задержался на мальчике. После прошел к высокому креслу, сел и подал знак говорить.
Вяч сделал полшага вперед, поклонился в пояс. Остальные тоже поклонились, но запоздало. Худосочный и вовсе оробел до того, что едва не грохнулся при поклоне.
— Здрав будь, княже! — выпалил Вяч. — Долгие лета!
Губы Осколода выгнулись, изображая подобие терпеливой улыбки. Предводитель артельщиков замялся, продолжил, путаясь и слегка заикаясь:
— Мы это… Мы с-с Рюрикова города, стало быть… пришли. Милости т-твоей просить и заступничества.
Лицо князя стало непроницаемым, словно в каменную маску превратилось. Только глаза, светлые, как утреннее небо, оставались живыми:
— Почему от Рюрика сбежали?
Вяч стер внезапный пот со лба, потер шею, будто проверял, не накинута ли петля…
— Артельщики мы. Плотники. А тут такое дело приключилось… Вадим, князь…
— Помню такого. Бывал я в Словенске. Он ведь тоже внук Гостомысла, так?
— Так, — кивнул Вяч, остальные тоже закивали. — Вот Вадим… Он… справедливости возжелал…
Еще на купеческой лодье мужики прикидывали, как бы получше рассказать Осколоду про Вадима. Но толком ничего не решили. Теперь этого разговора боялись все, даже силач Корсак. И точно, что тут скажешь?! Князья не жалуют бунт. Пусть в чужой земле, против другого правителя, а все равно — не жалуют.
Только Осколоду объяснять не пришлось, сам догадался, чем несказанно удивил мужиков:
— Значит, хотел отнять престол у Рюрика. А вы под знамена Вадима встали. Так?
— Ага… — протянул Вяч растерянно.
— И раз теперь предстали пред мои ясны очи, Вадим повержен.
— Все так и было, — едва слышно отозвался Вяч.
— А вы решили податься в Киев… Что ж… — выдохнул Осколод. Взгляд блуждал по лицам нежданных гостей, будто князь и впрямь придумывал для них наказание. — А Рюрик? Он ведь славится справедливостью. В ноги упасть пробовали? Или побоялись?
— Не пробовали… Он и без того простил, но с условием — в три дня покинуть его земли.
— Его земли… — задумчиво повторил князь, встрепенулся: — А что Вадим? Большой урон нанес?
Вяч пожал плечами, ответил скорбно:
— Тут смотря как глянуть… Варягов погибло много. И у Рюрика, и у Сивара с Труваром. Сказывают, по многим городам тогда иноземцев били смертным боем. Вадим лишь начало положил… Да и северянин Олег, ну, тот, что по-ихнему Орвар Одд, тоже людей потерял.
