– Тринадцать! И правильно: в нашем сарти будут биться лучшие воины на всем Горготе!
– Луч-ШИЙ ро’-ОРИ! – выделив интонацией последние слоги, уточнила Хасия. – Один!
Сообразив, о ком они говорят, я невольно повернула голову в сторону пристройки, в которой обычно хранилось все, что требовалось для тренировок, а сегодня разминались ро’ори, и, конечно же, нарвалась на взгляд Ночной Тиши, как мне показалось, только что вышедшего наружу.
За полторы десятины, почти безвылазно проведенные на охоте, Унгар не остыл: смотрел на меня точно так же, как и в тот день, когда потребовал у Крома взять его в ученики, – с желанием и плохо скрываемой злостью. А когда «налюбовался», зачем-то поправил пояс с наш’ги и демонстративно скрестил руки на груди.
– А вот и он… – явно гордясь своим родственником, воскликнула Шарати. – Размялся одним из первых!
Хасия неторопливо повернула голову к пристройке и взвыла чуть ли не на весь сарти:
– О, Дээт, он что, эйдине?!
Нотки страха, прозвучавшие в голосе обычно бесстрастной тэнгэ, заставили меня напрячься и еще раз оглядеть бывшего жениха.
Тщательно вычищенные, но самые обычные сапоги, праздничный белый ара’д’ори, богато вышитый пояс и ножны с неизменными Волчьими Клыками – на мой взгляд, юноша выглядел так же, как и всегда.
Посмотрела еще раз, снова не нашла ничего необычного и вдруг поняла, что вокруг слишком тихо, а все присутствующие пялятся либо на Унгара, либо на меня, либо на моего мужа!!!
– Что с ним не так? – уставившись в глаза Хасии, требовательно спросила я.
Девушка «не поняла» вопроса:
– С кем?
– С Ночной Тишью! – разозлилась я. – Почему ты назвала его эйдине?
– Я назвала не Унгара, а…
– Лжешь!!!
– Три свежих надреза на левом предплечье… – мрачно буркнула Шарати. – А еще алая тесьма на правом запястье…
– И что это значит?
– Унгар попросил Барса даровать ему силу, чтобы победить своих противников, терпение, чтобы пережить непонимание близких, и удачу, чтобы совершить невозможное…
«Противников среди ро’ори у него нет… – мрачно подумала я. – С непониманием близких все понятно, значит, невозможное – это победа над Кромом…»
Бешенство, охватившее меня в момент, когда я поняла, что Унгар решил последовать примеру Изгира по прозвищу Шакал и воспользоваться слабостью Крома, настолько затуманило мой разум, что следующие несколько мгновений я воспринимала окружающее урывками:
…Страх в глазах Шарати и ее то ли скольжение, то ли падение в сторону…
…Перекошенные лица женщин, пытающихся убраться с моего пути…
…Непонимание во взгляде Тарваза Каменной Длани, не столько увидевшего, сколько почувствовавшего мое приближение…
…Его недовольный рык…
…Голос азы Ниты, донесшийся из-за спины. И… теплое, полное ласки и любви, прикосновение ладони Крома к моему плечу…
Бешенство как ветром сдуло. А на смену ему пришла ярость. Холодная, как льды на вершине Ан’гри.
– Муж мой! – замерев в шаге от Меченого и с вызовом глядя в глаза аннара, процедила я. – Обрати внимание на предплечья Унгара Ночной Тени. А потом поинтересуйся у кого-нибудь из НАШИХ РОДСТВЕННИКОВ, что это значит!
Взгляд Тарваза Каменной Длани метнулся в сторону пристройки и окаменел. А через мгновение аннар прорычал что-то невразумительное, набычился и решительно двинулся к сыну…
– Красный шнурок и две царапины… – негромко сказал Кром.
– Царапины – три! – уточнила я. – Он только что про…
Договорить я не успела – аннар, добравшийся до сына, на мгновение замер, коротким, но до безумия мощным ударом в голову сбил его с ног и рявкнул на весь Шаргайл:
– Давир?
– Да, отец?!
– Возьмешь пару воинов и отвезешь Унгара на Жергово плоскогорье. И будешь держать его там до начала снеженя!
Сломанный Шип склонил голову, метнулся к брату, а Тарваз, повернувшись к нам, выхватил из ножен правый Волчий Клинок и полоснул себя по левому предплечью. Да так сильно, что меня аж передернуло от скрежета стали по кости.
– Шшат’или Кром по прозвищу Меченый! Я, Тарваз Каменная Длань, аннар рода Аттарк, плачу кровью за намерения моего сына…
Глава 16
Кром Меченый
Четвертый день первой десятины третьего травника
…Тот, кто учил баронессу Кейвази перебору
[129]
, был намного ниже, легче и слабее меня. Кроме того, он явно начал учить ее Пути Клинка в очень глубоком детстве, когда она практически не отличалась сложением от мальчишек, и слишком поздно сообразил, что у его ученицы может вырасти грудь. Поэтому сдуру поставил ей не только отводы за пределы корпуса, но и Медвежью Лапу со Сведением Крыльев
[130]
.
Будь леди Этерия плоской, как старшая сестра Тарваза Каменной Длани, это было бы нормально, но пышные формы диктовали свои правила, и ей приходилось выводить Лапу слишком далеко вперед или сопровождать Крылья избыточным скручиванием корпуса.
Со средним противником это могло и сработать – Волчьи Клыки леди Этерия получила вполне заслуженно. Но против бойцов уровня Ваги Крыла Бури или столь же рослых и тяжелых мужчин, как я, такой подход был смерти подобен: все ее попытки встретить
[131]
мою атаку заканчивались либо отбитым предплечьем, либо ударом, пропущенным в койе’ри.
Самолюбивая, как истинная дворянка, леди Этерия не желала признавать поражений и начала думать. Причем довольно своеобразно – вместо того, чтобы добавить к памяти тела то, что я ей показывал, она начала менять школы и использовать в поединке движения, виденные во время айге’тта
[132]
.
Если бы не данное ей Слово, я бы всего этого «не заметил». Или ограничился бы уже известными ей танцами за полдень или полночь
[133]
. Но обязанностей Мастера с меня никто не снимал, и мне пришлось выбивать из нее дурь. Естественно, не в буквальном смысле этого слова: пользоваться одним из основных побуждающих рычагов воздействия на ученика – болью – я не мог, поэтому вместо того, чтобы бить в незащищенное место, был вынужден показывать удары. Раз за разом останавливая кулак в непосредственной близости от груди леди Этерии.
