— Простите… А где мой сын? Он, что, умер?
Заметив, как бледность заливает его лицо, я не смогла
произнести ни слова.
— Он жив, — торопливо заговорила Мила. — Вы
просто перепутали палату. Ваш сын лежит точно в такой же палате, только в
другом крыле. Больница построена в виде круглой башни, поэтому тут легко
запутаться.
— Костя жив? — мужчина смотрел на Милу таким
молящим взглядом, что нам обеим стало не по себе.
— Жив… — шепотом произнесла Мила. Мужчина наклонился и
трясущимися руками собрал цветы.
— Извините, ради Бога, — пробормотал он и вышел.
— Сразу видно, породистый мужичок. Богачи все
породистые, даже если и родословной никакой нет. У него тут сын лежит. Совсем
молоденький, лет двадцать, не больше. Сказали, что протянет еще совсем немного.
— Он должен умереть?
— Должен. Рак крови. Он уже, бедный, весь высох… Прямо
труп какой-то.
— Вот горе-то какое, — вздохнула я и закрыла
глаза.
Мне представилось детство и ласковая мама, аккуратно
расчесывающая мои волосы. Даже страшно подумать, что от химиотерапии мои волосы
поредеют за считанные дни… Я испытывала комплекс вины перед родителями за свою
болезнь, за свою неустроенность. Они прожили вместе уже около тридцати лет и
смогли сохранить тепло семейного очага. Все эти годы я чувствовала огромную
родительскую любовь и заботу. Мне хотелось сделать для них что-то приятное,
как-то отблагодарить за любовь и поддержку. Я стала мечтать, что, когда
выкарабкаюсь, обязательно заработаю денег и куплю дом где-нибудь на берегу
Черного моря. Мама и папа будут отдыхать там целое лето и наслаждаться
красотами Крыма. А я буду смотреть, как они купаются, и украдкой вытирать слезы
радости. Мне представился этот домик. Его ступеньки будут спускаться к самому
морю. Он будет просто утопать в зелени — самый настоящий райский уголок. Во
дворе будет бегать моя любимая собака Зоська и лаять на соседских котов. Мой
сын будет кататься на водном мотоцикле и весело махать мне рукой… Все это
будет, все это обязательно будет. Только сначала нужно выкарабкаться, сначала
нужно выжить…
Глава 3
Проснувшись, я пересилила головокружение и встала с кровати.
Мила сладко спала и даже немного похрапывала. Вдохнув аромат подаренных ей
цветов, я улыбнулась и вдруг подумала — начался новый день, пусть унылый,
будничный, но совсем новый, еще не прожитый. Химиотерапия давала о себе знать.
Ужасно выматывали постоянные приступы тошноты. Правда, некоторым назначали
препараты, которые снимали приступы рвоты, но это стоило очень дорого — от
тридцати до сорока долларов одна ампула. На курс лечения требовались вполне
приличные деньги. Если приходила гуманитарная помощь, она просто расходилась по
служащим больницы, которые, не стесняясь, торговали потом этими ампулами. У них
они стоили немного дешевле, чем в аптеке. Такова реальность, и от этого никуда
не денешься.
Я вышла в коридор. Стены были какого-то грязноватого
бледно-зеленого цвета. Эту больницу и так называют домом смертников, а тут еще
такие ужасные стены. Словно какой-то склеп, в котором и заболевших людей заживо
похоронили. В конце коридора я увидела открытую балконную дверь. На балконе, в
небольшом кресле, сидел совсем молодой парень.
— Я вам не помешаю? — нерешительно спросила я.
Молодой человек обернулся, но ничего не ответил. Он как-то
странно смотрел на меня. Мне даже показалось, будто он смотрит сквозь меня.
— Ты хочешь жить? — неожиданно спросил он. —Хочу…
— Я тоже… Но мне осталось совсем немного… Может быть,
намного меньше, чем я думаю.
— Ты это брось. Такой молодой, а уже помирать
собрался, — растерянно пробормотала я.
— У меня рак крови, — продолжал парень. — Это
не лечится. А так хочется еще хоть немного пожить. Хотя бы самую малость…
— Тебя зовут Костя?
— Да, а откуда ты знаешь?
— Твой отец перепутал палату и пришел к нам. У тебя
очень красивый отец. Он артист?
— Он очень богатый человек. У него много денег. Жаль,
что и за такие деньги меня нельзя вылечить.
Я стала успокаивать его. Голос у меня дрожал, я очень
нервничала.
Мой новый знакомый взял меня за руку и с отчаянием
заговорил:
— Послушай меня внимательно. Мне осталось жить
считанные дни, а может быть, даже часы. Понимаешь? Это очень серьезно. Вчера я
приоткрыл дверь ординаторской и услышал разговор отца с лечащим врачом. Они
скрывают от меня правду, думают, что я ничего не знаю. Мне требуется твоя
помощь.
— Моя? — опешила я.
— Ты должна мне помочь. Сама знаешь, просьба умирающего
— закон.
На мои глаза навернулись слезы:
— А где гарантия, что я умру от старости? Может, от
меня тоже что-то скрывают… Ведь ты совсем меня не знаешь.
— Ты выживешь. Я это чувствую… Ты обязательно выживешь
и умрешь от старости. У меня есть деньги. Узнав о своей болезни, я сложил их в
шкатулку и закопал на даче отца. Как только ты выпишешься из этой больницы, ты
должна поехать на эту дачу и откопать шкатулку. Там ровно сто пятьдесят тысяч
долларов. Двадцать из них твои. Адрес дачи написан вот на этом листке. Смотри
не потеряй.
Молодой человек протянул мне листок, смахнул со лба пот и
облизнул пересохшие губы.
— Только смотри, будь осторожна. Отец ничего не должен
знать. На даче он бывает редко, в основном, по выходным. Лучше копать ночью,
чтобы не увидели соседи. В нашем саду есть одна-единственная яблоня. Копай
рядом с ней, не ошибешься.
— Господи, да что ты такое говоришь?! —
воскликнула я.
— Знаю, что говорю, можешь не сомневаться. Я еще в
здравом уме и твердой памяти. Спрячь листок. Выкопаешь шкатулку, двадцать тысяч
возьмешь себе, а остальные деньги отвезешь моей любимой женщине.
— Любимой женщине?!
— Ты считаешь, что у меня не может быть любимой
женщины?
— Нет, я так не считаю… Только при чем тут я? Ты мог бы
ей позвонить, рассказать про деньги… Она бы их сама забрала. Так проще и
намного надежнее.
— Может быть, но я так не сделаю.
— Почему?
— Потому что она не возьмет этих денег.
— А с чего ты взял, что она их возьмет от меня?
