— Да где теперь этот волчий народ? — послышался смешок. — Сгинули все, один возведенный и остался.
— А не потому ли они сгинули, что, когда Мамонтов остров высадил на мыс своих корсаров и мангусов, кто-то из вас и ваших латников был далеко на востоке, в скифарийских землях, а большинство оставшихся дожидалось, пока вражеские орды перережут жителей мыса? — нахмурился Уорн. Поводов для шуток он более не находил.
— Да и поделом им! Они сполна ответили за свой мятеж!
— От свидетелей мятежа, положившего конец рабству, на тот черный день осталась лишь горстка древних стариков! К чему надо было дать врагу извести их потомков?
— Поделом!
— А при чем тут новый налог?
Роберт стоя наблюдал за спором. Теперь голосили практически все, и сложно было уследить, кому какая реплика принадлежит. Однако крупной ссорой пока не пахло. И то хорошо…
— Да как при чем? Он хочет обобрать знатные дома и на эти средства прикармливать чернь! Чья лояльность ему нужна? Великих лордов или оборванцев?
— Дело не в лояльности, а в том, что он хочет поднять общий уровень культуры в государстве. Вы слышали об Артаксате? Там не только имеются бесплатные школы для простого люда, там каждый обязан обучиться грамоте! И лучшие шелка, фарфор, стекло и много чего еще делают они.
— Что нам Артаксата? Мы в Гринвельде живем! Кому не нравится, пусть отправляются в тот знойный край!
— Мы не о том говорим, лорды! Да, для нас вводится налог. Но разве мы мало даем подданным в своих землях? Если мои крестьяне потрудились на славу и собрали богатый урожай, то и их доля с этого урожая больше! Своим простолюдинам я позволяю в зимние месяцы бить дичь в моих лесах и отдавать мне лишь треть добычи. Я позволил им заключать браки по своему усмотрению. Перед началом и после конца полевых работ устраиваю для них праздник возле замка. Дни летнего и зимнего солнцестояния, Дни Новой Чаши они справляют на моей площади с моего позволения. Неужто этого мало?
— И я со своими поступаю так же!
— Но речь совсем о другом! В каждом феоде должна быть школа для простолюдинов.
— Зачем чернь грамоте учить? Чтоб они могли читать мои письма? Нет уж.
— Непонятная любовь короля к простолюдинам не знает границ! — Голос Тандервойса можно было узнать и среди тысяч. — Достаточно того, что он сделал лордом одного оборванца, да еще объявил его своей десницей!
— Я видел сира Нэйроса Вэйлорда в бою и дрался с ним плечом к плечу! Этот оборванец носит свой титул по праву! Он достоин его даже больше, чем иные высокородные болваны, которые заслужили отличия лишь тем, что вылезли между ног у знатной бабы от семени знатного франта!
— Кого ты имеешь в виду, черт возьми?
— Отчего ты так заершился, если считаешь себя достойным лордом?
— Что?
Брекенридж нахмурился. Кажется, опять назревает серьезный конфликт.
— Тише! — воскликнул он, воздев руки. — Я сказал, тишина!
Гости быстро замолкли и устремили взоры на хозяина.
— Слушайте меня, досточтимые лорды, — продолжал он тише. — Я не спорю с тем, что сир Вэйлорд доказал делом, мечом, отвагой и честью свое право называться лордом. Я не полагаю дурным, когда крестьянин или кузнец умеет читать, считать и писать. Также я не думаю, что новый налог станет непосильным бременем. Но каждый вправе рассуждать по-своему. Не будет ничего дурного в том, что вы составите письмо королю. Введет он новый налог — и все смолчат. Потом последует другой налог, и еще. Потому что молчим. Нет, я не считаю, будто король спит и видит, как бы побольше монет содрать со своих лордов. Но мнение своих вассалов на это счет Хлодвиг вправе знать. Как и мы вправе его высказать в официальном документе сегодняшней ассамблеи.
— Это еще не все, благородный Роберт. — Матиас Губерту поднялся. — Мы знаем, что Хлодвиг направил в Скифарию посланника, лорда Стоунтри Вудмара. Более того, три скифарийских князя едут в Артогно в качестве ее представителей в нашем королевстве. Не плевок ли это в лицо всем благородным рыцарям, что стерпели унижение плена? Не унижен ли ты, Роберт?
— Они варвары, но напали на них отчего-то мы, — снова раздался смешок Уорна. — Тогда кто мы?
— Я не с тобой говорю, рыжебородый! — рявкнул лорд Губерту.
— Меня не унижает решение короля забыть былую вражду со скифариями и утвердить мир. Что в том дурного? Наш зимний поход был роковой ошибкой. И король старается эту ошибку исправить.
— Он позволил их князю унизить нас и пошел на сговор с ним! — зашипел Матиас.
— Хлодвиг не преследовал цели унизить нас, когда согласился на этот обмен. Он хотел лишь вернуть лордов и рыцарей Гринвельда к родовым очагам.
— Мы вернулись униженными!
— Благородный Губерту, если тебе это настолько невыносимо, отчего ты не бросился на свой меч, как лорд Элиас Форрестол?
— К чему ты это, Роберт?
— Та война давно окончена. Но всем вам известно, что несколько раз за столетие холодные течения в океане Предела меняют направление и Странствующее королевство приближается к нашим берегам. А это неминуемая война. Странствующее королевство никогда не оставляло нам другого выбора. Последний раз течение менялось восемнадцать лет назад. Грядет новая война. Заручиться миром на востоке — весьма дальновидный шаг со стороны короля.
Великий чертог Брекенрока снова наполнился голосами спорящих: одни ругали короля без оглядки, другие горячо поддерживали, третьи были более осторожны в оценках. Были и такие, что не осуждали короля, лишь опасаясь доноса. И хотя времена Дэсмонда Эверрета давно прошли и Хлодвиг не унаследовал лютого и безжалостного нрава отца, многие хорошо помнили торчащие на пиках головы лордов, казненных по обвинению в измене.
А еще один человек находился за окном, там, где властвовала тьма, лишь слегка посеребренная ночным светилом. Он не был приглашен на ассамблею лордов, ибо не принадлежал к знати королевства. Однако он умел то, чего не умели все эти благородные особы: карабкаться по отвесным стенам с той же легкостью, как и ходить по ровной земле. Сейчас человек, одетый в черное, находился довольно высоко, у одной из дубовых перекладин, с которой свисало родовое знамя. Даже лицо его, вымазанное сажей, не выделялось в темноте. Он умело распределил вес и держался за серый камень Брекенрока буквально кончиками пальцев.
Таких, как он, учили не только бесшумно передвигаться, лазать по стенам, сливаться с мраком ночи или зеленью лесной чащи. Их еще учили четко запоминать все услышанное. И он слушал, ловя каждое слово, доносящееся из великого чертога. Сонм голосов сливался в сплошной гул, но он различал важные слова, запоминал названные имена.
Обостренное чутье вдруг заставило его повернуть голову. По ближайшему холму двигался одинокий всадник — похоже, стражник из ночного разъезда. Однако отчего-то он покинул товарищей и торопился куда-то на юг. В данный момент всадник смотрел именно на него — человека на стене. Неужели заметил? Человек на стене в мгновение ока оценил свой путь наверх, к этому окну, и уже знал, как в случае необходимости быстрее попасть вниз и дальше в лес. Ведь если его здесь застанут, то головы не сносить. И едва ли ему удастся избежать пыток и вопросов, кто он, откуда, зачем подслушивал.
