Пробники действительно были толсты. Даже чрезмерно, все как один. Наверное, в ближайшее время следует отправить их на заслуженный отдых и поискать других, помоложе, еще не превратившихся в ходячий монумент пороку чревоугодия.
Окинув всех недовольным взглядом, король вернулся к большому арочному окну и снова устремил взор на Слезную бухту. Отправив в рот еще одну оливку, стал тихо напевать:
Мы простые рыбаки,
От престола далеки.
Нам бы двух сирен добыть
И с друзьями разделить…
— Я пришел, государь, — послышался голос за левым плечом.
Нэйрос появился, как это он умел, совершенно неожиданно и беззвучно. А еще пахнуло крепким вином.
— Опаздываешь, волчья душа. — Король обернулся.
— Прости. Князья. — Нэй пожал плечами. Доспехи он снял и был сейчас в черной рубахе, с поясом из кожи пеших драконов, с кинжалом в ножнах.
— Что за вид у тебя, словно у разбойника?
— Жарко и душно, государь.
— Допустим. Но отчего так вином разит? Ты пьян, что ли?
— Хлодвиг, помилуй, когда ты меня пьяным видел?
— Видел, представь. Ты просто не помнишь. И ты не ответил, Нэй. Почему так разит вином?
— Ну, отвел я скифариев на кухню. Они принялись поварам объяснять, что предпочитают к столу. Учить новым рецептам. Их Добромеч даже сам взялся шинковать и варить. А потом этот… Вострогор который, увидал в углу бочку старого доброго вина. И тут началось…
— Пострадавших нет? — Король ухмыльнулся и поднял левую бровь.
— Нет. Они потом песни горланили свои. А затем я отвел их в покои.
— Ясно. Оливок хочешь? — Хлодвиг качнул перед Нэйросом тарелкой.
— Благодарю, государь, но нет. Ты же знаешь, не люблю я оливки.
— Вот и славно. Мне больше достанется. — Король выплюнул косточку в окно. — Леон объявился?
— Да. — Вэйлорд кивнул. — Он в конюшне сейчас. Ругается с конюхом.
— Отчего же?
— Кобыла принца в охоте, как оказалось. А конюх не предупредил. И пока принц предавался беспутству на улице Роз, его кобыла находилась в стойле дома Сиргаритки. Ну и за то время три жеребца на нее запрыгнули. Породу попортили.
Очередная косточка полетела в окно.
— А этот царственный жеребец на скольких запрыгнул за то время, пока его кобыла утоляла свою охоту, он не упомянул? — зло проговорил король.
— Об этом умолчал. — Смешок вырвался из уст Нэйроса. — Но как встречу Сиргаритку, спрошу и об этом.
Хлодвиг взглянул на него сверху вниз:
— Ты думаешь, меня это веселит, волчья душа? — Еще одна косточка полетела в окно, прямиком в яблоневый сад, что разбил под окнами трапезной еще Албоин Шестой.
— Послушай, Хлодвиг. Мы ведь тоже были молодые. И тоже совершали массу поступков, коими гордиться и тогда не могли, а теперь и подавно.
— Но не до такой степени. В его годы я уже вернулся с войны и был женат.
— И стал женат, — вздохнул Вэйлорд как-то мрачно. — Я помню. Но сейчас войны, хвала богам, нет.
Хлодвиг снова взглянул на своего собрата по мечу, но промолчал.
— Тогда другое время было, государь.
— Как думаешь, может, в свете задуманных мною реформ запретить публичные дома? Ну, хотя бы в столице. Или народ мне этого не простит? — Последнюю фразу король сопроводил смешком и чуть не проглотил косточку.
— Я так точно не прощу, — хмыкнул черный лорд, потирая подбородок.
— Вот от тебя-то он и набрался дурного, волчья душа.
— Я учил его только владеть мечом и арбалетом, государь.
Король снова сплюнул и хотел было еще что-то сказать, но снизу послышался жалобный старческий окрик:
— Ваше величество! Что же вы делаете! Это ведь яблоневый сад! Зачем вы здесь сеете оливковые косточки?
Два собрата по мечу глянули под окно. Футах в тридцати внизу стоял королевский садовник Мортимер Фиш в своем неизменном сером балахоне. Древний старик с остатками длинных седых волос вокруг блестящей плеши опирался на сучковатый посох и смотрел на коротко остриженную траву, усыпанную оливковыми косточками.
— Это не я, Мортимер. Это все лорд Вэйлорд! — Король глянул на товарища. — Что ж ты делаешь, пьяница.
— Очень смешно…
— Ваше величество! — заскулил внизу Фиш. — Зачем вы так говорите? А то я не знаю, что сир Вэйлорд терпеть не может оливок!
— Ты не помнишь, сколько ему лет? — тихо спросил Хлодвиг.
— Не помню, государь, но думается мне, он бродил тут, будучи седым, еще в те времена, когда сам Артогно верхом на своем белом мамонте объезжал земли Гринвельда в поисках места для столицы нового королевства.
— Эй, Мортимер! — крикнул король вниз.
— Да, ваше величество! — отозвался старик.
— Расскажи про царствование короля Сигиберта!
Мортимер Фиш задумчиво уставился в небо, потирая костлявой рукой лысину. Затем растерянно проговорил:
— Ваше величество, но последний король Гринвельда, носящий это имя, царствовал три века назад.
— Я знаю, Мортимер! Оттого и спрашиваю про него у тебя!
— И ты еще упрекаешь принца Леона? — фыркнул Нэйрос. — Сам все никак не повзрослеешь.
— Ваше величество, даже ваш отец, Дэсмонд, не позволял себе так смеяться надо мной. — Поняв шутку, старик разобиделся. — Уж его-то я помню.
— Я тоже помню, Мортимер! — крикнул король и добавил уже тише: — Он не шутил. Он рубил головы. И ты бы с ним не бранился из-за косточек. Ладно! Ступай! Я больше не буду!
Садовник поковылял прочь, что-то тихо бормоча себе под нос и стеная от шутки короля.
— О чем ты пошептаться хотел, государь? — Вэйлорд уселся на подоконник, подставив спину лучам заходящего солнца.
Хлодвиг обернулся, жуя оливку. Обслуга трапезной достаточно далеко, и можно вести разговор о делах сокровенных, без опаски, что кто-то подслушает.
— Вообще, старый друг, я рассчитывал, что при нашем разговоре ты будешь трезвым.
— Я трезв, как уже говорил. Итак, что за дело?
— Ты ведь знаешь, Нэй, об этой забавной черте династии Эверретов?
— Темный и светлый? — Вэйлорд усмехнулся. — Кто не ведает об этом? Такого больше нигде не сыскать.
— Верно. Мой отец, Дэсмонд, был жестоким королем. И это все хорошо помнят. Две войны, множество казней. Может, сейчас и побаиваются писать о нем в летописях как о кровавом деспоте, но знают-то это все. А вот его отец и мой дед, Албоин Шестой, был человеком просвещенным. Он хотел узаконить власть вождей лесных племен, проложить Белый тракт до Скифарии и установить с ней прочный мир и торговлю. И простой люд его любил. Царствование Албоина было долгим и мирным. Отец его, Леон Второй, был характера иного: жесток, высокомерен. При нем бремя простого народа стало непосильным, а когда он попытался закрепостить твое волчье племя, вспыхнул мятеж.
