— Я понимаю, это не простая задача, но нужно заняться поисками того человека. Ведь известно, какие у него доспехи и конь.
— На месте лазутчика, Нэй, я бы сменил это все при первой же возможности, — покачал головой король.
— Я бы тоже. Но это пока единственный признак.
— Я уже поручил барону Глендауэру заняться этим. Можешь не сомневаться.
— И к войне скорой нам готовиться надо. — Нэйрос вздохнул.
— Безусловно, мой друг. Но пока в нашем королевстве мир, я должен кое-что успеть. Есть очень важное дело.
— Поведай уже, государь, что за дело.
— Помнишь легенду о том, что король Сигиберт частенько наряжался странствующим рыцарем и неузнанным участвовал в турнирах? Или как он переодевался крестьянином и посещал праздники урожая, веселясь с простым людом?
— Помню, Хлодвиг. На одном из таких праздников ему даже зуб выбили, и об этом баллада сложена. Даже не одна.
— Правда? Не слыхивал что-то.
— Ну, кто ж будет петь такую песнь государю об одном из его прародителей?
— Дерзкий бард в подпитии, быть может? Ну, не важно. Когда-то давно, еще только став королем, подумал я, что неплохо бы переодеться простолюдином и пойти в народ — узнать, как и чем он живет и какие чаяния носит в сердцах. Что для него благо, а что нет.
— Помню, — покачал головой Нэйрос. — Но ты тогда пьяный был, и я не думал, что ты всерьез.
— А вот представь себе, я это говорил всерьез, и мысль эта не отпускала меня все годы. В петиции лордов, что пришла из Брекенрока, явно сквозят недовольство и опасения знати. Лорды боятся реформ. Они ропщут. Выходит, я могу остаться в памяти потомков как деспотичный король, а не светлый и славный, каким должен быть преемник моего жестокого отца. Но я не могу отступиться от задуманного из-за одной бумаги, пусть на ней и поставили подписи десятки лордов. У нас в Гринвельде столетиями ничего не меняется — кроме королей. В иных землях, в той же Артаксате, уже научились делать зеркала из стекла, а не из полированного серебра или стали. И зеркала эти столь чисты и ясны, что с их помощью можно даже самому бриться, видя каждый волосок. Даже ресницы свои пересчитать можно! В Торнае давно придумали механический хронометр, указывающий время с точностью до шестидесятой доли минуты. И не нужен человек, чтоб выкрикивать часы или бить в колокол. В Артаксате делают стекло такой чистоты и прозрачности, что даже птицы бьются в окна, не замечая преграды. Конечно, мы можем покупать все эти творения. И покупаем. Но что умеем делать мы? Лучшие мечи? Возможно. Крепкие доспехи? Не спорю. Но все это мы производим уже много столетий. А те же Торнай и Артаксата развиваются. Мы делали свои мечи и доспехи, когда Торнай еще был построен из глины и его жители не знали железа. И вот мы все еще куем свои доспехи, а в Торнае уже изобрели механические часы с пружинами и зрительную трубу, приближающую звезды в сотни раз. Я говорю советникам, что мы столетиями топчемся на месте, а мне отвечают, что это стабильность. Но я вижу лишь застой. Нам нужна всеобщая грамотность, чтоб из народа, коему доступны науки, могли выходить мыслители, готовые создавать свои изобретения и проникать в тайны чужих. Мы должны развиваться и идти вперед. Иначе пройдет еще пара сотен лет, и та же Артаксата научится делать колесницы, способные бороздить небесный свод, а мы все будем хвалиться своими мечами и доспехами.
— Я что-то совсем запутался, государь. А при чем тут посещение крестьянских гулянок, ассамблея лордов и выбитый зуб короля Сигиберта?
— Мне необходимо узнать простой народ. Но как я могу это сделать? Призвать людей к себе? Но они будут твердить то, чему научат их лорды. Посещать народные сборища? Но сюзерены тех мест опять-таки подготовятся. Куда бы ни отправился король, там выкрасят стены, обновят заборы, приоденут чернь и представят обученных простолюдинов, которые будет говорить, как они любят короля и как они довольны своим великодушным лордом. Лет через пятьсот они, наверное, даже дороги новые за один день мостить научатся к приезду короля. А где истина? Под слоями свежей краски, коей вымазаны дома, под новыми одеждами крестьян, в кои их вырядили для услады глаз государя. И государь будет доволен: все хорошо в королевстве. А мне истина нужна, а не красивая картинка и хвалебные оды. Мне надо одеться простолюдином и пойти в народ. Говорить с ним и слушать его не как король, но как один из них.
— Но это опасно, государь.
— Именно поэтому мы пойдем с тобой вместе. Тебе куда проще. Ты сам из простых людей, и ты, ежели что, сумеешь обеспечить мне защиту. Пойми, петиция лордов — это важно, но я должен знать мнение и другой стороны. И я не из простого тщеславия, дабы оставить о себе добрую память, хочу сделать сие. Мне важно будущее королевства, коим правит мой род уже сотни лет.
— Слух о том, что ты рядишься в простолюдина, имея намерение пойти в народ, разойдется быстрее, чем ты сменишь далматику на поношенную тунику конюха, государь. И тогда весь замысел пойдет прахом.
— Мне это известно, волчья душа. Мы не скажем никому. Людей, осведомленных об этом, можно будет пересчитать по пальцам одной руки.
— А как в таком случае объяснить твое отсутствие? К тебе постоянно кто-то с визитом является.
— Мы оставим во дворце моего двойника, — прошептал Хлодвиг. — Я обучу его кое-каким азам, и этого вполне хватит, чтоб он продержался несколько дней в качестве короля. Мы постараемся не покидать своих постов на более долгое время, чем трое суток подряд. Я ведь тоже не могу оставить дела. Как и ты твои обязанности. Но твое отсутствие легче может остаться незамеченным, ты так нелюдим. Нелюдимей тебя во дворце только Гильом Блэйд.
— Мне не нравится эта затея, государь.
— Да тебе постоянно что-то не нравится, — нахмурился Хлодвиг.
— Где ты найдешь человека, как две капли воды похожего на тебя?
— Он уже найден. Я это давным-давно поручил барону Рональду Глендауэру. И он сыскал такого человека. Скоро ты его увидишь.
— Ваше величество! — воскликнул стольник. — Все готово! Простите великодушно за долгое ожидание!
— Ну, наконец-то! Что, и никто из пробников не отдал концы? — Хлодвиг засмеялся. — Ладно, ступай и пригласи наконец к ужину королеву и мою дочь.
— И принца, — шепнул Вэйлорд.
— Ах да. И этого беспечного мальчишку Леона тоже!
* * *
Восемнадцатилетний наследник престола, принц Леон, был строен, высок и красив: густые вьющиеся черные волосы, юношеский пушок, обрамляющий волевой подбородок, еще не знакомый с бритвой. Улыбчивый, громкоголосый Леон был не похож ни на Хлодвига, ни на златовласую Анриетту из дома Кессаритов — разве что большие глаза с холодным взглядом взял от нее. Еще ребенком Леон много времени проводил на малом ристалище, особенно когда Нэйрос тренировал там рекрутов гвардии. Тяга к оружию и способности к воинским искусствам проявились в принце с малых лет и радовали Хлодвига. Но с годами в нем проснулось еще и влечение к вину да беспутным женщинам. В юные годы принц постоянно увязывался за Вэйлордом, который и научил его владеть мечом, метать боевой топор или копье, а также другим премудростям боя. Юный Леон перенял от мрачного Вэйлорда любовь к черной одежде, так подходящей к его темным волосам. Доспехи он тоже любил черные. Даже кобыла, обесчещенная беспородными жеребцами в стойле мамаши Сиргаритки, была вороной масти. За прежнюю привязанность принца к Нэйросу король в шутку называл его волчонком, но в последние годы воспитанник стал много дерзить бывшему наставнику. Словно тот кудрявый мальчишка, радостно когда-то восклицавший «Дядя Нэй!», и этот нахальный юнец, именовавший Нэйроса старым волком, были совершенно разными людьми.
