Захожу в кафе и присаживаюсь за столик. Максима еще нет. Услужливый официант приносит меню, но я заказываю лишь свежевыжатый цитрусовый микс и эспрессо. Долго размешиваю сахар, стуча чайной ложечкой по краям чашки – нервничаю.
Когда Он появляется, несколько женщин внимательно окидывают его взглядами. Да, привлекать внимание в его стиле, это ему удается всегда. Он элегантно наклоняется, целует меня в щеку, присаживается, делает заказ. Ему подходит слово «аристократ». Оно точно выражает его внешность, хотя и не определяет истинной сути.
– Ты хотела меня видеть? – бархатистые самодовольные нотки его тона, вызывают мою улыбку.
– Да, хотела. Мне нужно кое-что тебе сказать. Дело в том, что… нам надо расстаться.
– Даже так? – он удивленно приподнимает брови. – С чего вдруг? Тебя напугала Ольга? Не бери в голову, она больной и несчастный человек. Такое случается.
– Не в этом дело. Я вдруг поняла, что мы с тобой слишком разные.
– Это же хорошо, – перебивает Максим, – половинки и должны быть разные, противоположности сходятся.
– Дослушай, пожалуйста, – прошу я. – А то собьюсь. Я много думала и поняла, что не мазохистка по натуре. Мне это было нужно, чтобы что-то понять и принять в себе, осознать моменты из прошлого. Но я не смогу подчиняться так, как подчиняются твои девочки. Это не постоянное амплуа, а роль на время. И я думаю, оно закончилось. Я не хочу вводить тебя в заблуждение, потому что очень уважаю и ценю, – пытаюсь я сохранить его самолюбие, расставшись мирно. Разумеется, я не собиралась рассказывать ему о визите Ольги. Как знать, что потом он устроит бедной девочке. – У меня сын, ты знаешь. Он самое дорогое для меня существо на земле, и у него должна быть мама. С тобой я забываю обо всем, теряю волю, но моя ответственность говорит о том, что этого нельзя допускать, это неправильно.
– Катя, я понимаю, о чем ты говоришь. Я и сам много думал о тебе, обо мне, о нас, о жизни вообще. – Максим взял меня за руку и проникновенно посмотрел в глаза. – И я понял, что ты для меня важна совершенно по-другому. Мне не нужны больше эти практики, я хочу нормальную семью, детей. Я хочу жить с тобой. Хочу, чтобы ты родила мне ребенка. Если захочешь, мы не будем практиковать БДСМ-ные игры вообще или займемся ими по настроению. Выходи за меня замуж.
– Максим, прости. Ты прекрасная партия для многих женщин. Я думаю, что все женщины в зале мне завидуют, но я не могу. Я прожила с мужем много лет, мы родные с ним, и эту связь разорвать невозможно, несмотря на все наши ссоры, споры и разногласия. И я никогда не лишу ребенка отца. Это ответственность, которую мы принимаем на себя. Я вернусь к мужу. Если бы мы встретились раньше…
– Ты делаешь большую ошибку. Тебе нужно подумать. Ты сама говорила о том, что ваши отношения с мужем исчерпали себя. Хочешь до конца жизни влачить жалкое существование, как раньше?
– Может, ты и прав. Я знаю, что ты гораздо умнее меня. Но я так устроена, и с этим ничего не поделать. Ты найдешь себе ту, с которой будешь счастлив и у которой меньше груз жутких семейных историй за плечами. Пойми, меня предавали раз за разом мои родные и близкие, я не могу поступить так же со своей семьей. Тогда получится, что я ничем не лучше их. А я хочу быть лучше!
Лицо Максима исказилось. Было видно, что в нем борется его внутренний гнев и желание выглядеть достойно. Он сильно сжал мою руку, но тут же отпустил. Глаза его стали невыносимо льдистыми, губы превратились в тонкий шрам, похожий на один из тех, что на теле Ольги. Мне показалось, что я чувствую биение его сердца, я отсчитывала удары, глядя на пульсирующую жилку на его горле.
– Ты разочаровала меня, Екатерина. Не о том я думал, направляясь на встречу. Я мог бы подарить тебе целый мир любви, новых впечатлений, страсти. Ты никогда не узнаешь, что такое жить по-настоящему, потому что труслива и боишься всего на свете, а прежде – самой себя и своих желаний. В тебе гнездится болезнь, заставляющая тебя гнить изнутри. Мы могли бы вычистить гной, удалить его. Ты по глупой прихоти пятишься назад, чтобы долго и мучительно агонизировать, наблюдая распад своей несовершенной семьи. Ты нанизываешь пустые и тупые события своей жизни на нить своей жизни, не понимая, что это дешевые бусины, а не жемчуг. Когда ты постареешь, а это произойдет довольно скоро, то увидишь, сколько потеряла с моим уходом. Время необратимо. И если ты сейчас откажешься и уйдешь, то ничего изменить уже будет нельзя. Ты это понимаешь?
– Я понимаю, что несовершенна, и я не такая, какой бы тебе хотелось, чтобы я была. Извини.
Он склонил голову набок и долго разглядывал меня, стараясь скрыть бешенство под маской лживого спокойствия. Я говорила, повинуясь особому наитию или чувству самосохранения, в глубине души испытывая боль от расставания. Одна моя часть кричала о том, что я поступаю правильно, логично, другая – вопила о том, что я теряю нечто драгоценное, чудесное, неожиданно подаренное мне судьбой. Мне хотелось броситься перед ним на колени, зашептать, чтобы он забыл все глупости, которые я только что наговорила, и простил меня, но я представляла Ольгину спину и держалась.
Я вспоминаю свои прежние расставания. Обычно они происходили иначе. Иногда без объяснений, с внезапным разрывом отношений, болезненным, рвущим по живому. Иногда после очередного скучного соития мне хотелось бежать, что я и делала, не отвечая на звонки, меняя номера телефонов или просто отговариваясь занятостью, потому что во мне царила опустошенность. Ожесточенное лицо Максима отражалось в моих глазах. Нафантазированный воздушный замок, медленно расплываясь, начал таять еще недостроенным. Опускаю глаза и слушаю гул кафе. Он молчит. Так мы сидим некоторое время, пока официант не приносит заказ. Максим с недоумением смотрит на него, потом достает кошелек и швыряет пятитысячную купюру на стол.
– Наверное, мы исчерпали тему для беседы, – произносит он. – Вполне возможно, я смог бы переубедить тебя, но зачем? Ты сама так решила. Жалею, что потратил на тебя столько времени, ты не умеешь быть благодарной и не хочешь понимать элементарных вещей. Твой мозг подчинен определенной социальной схеме, которую ты считаешь правильной только на том основании, что она проста и привычна. Оттенков в жизни, ее ракурсов гораздо больше, но твое зрение их не воспринимает, увы. Это низшая форма развития млекопитающего, ты архантроп, Homo ergaster, человек работающий. Ну что же, значит, твое предназначение таково. Смиренно принимай его, раз не можешь ничего изменить. Вот только что ты будешь делать со своей блудливостью и сжигающей тебя похотью? Не каждый способен на марафоны, способные тебя удовлетворить. Смотри, приползешь потом, умоляя взять тебя, но я еще подумаю, стоит ли это делать.
Максим поднялся из-за стола, оставив нетронутыми свои блюда, и посмотрел на меня, словно ожидая, что я остановлю его. Но я только произношу:
– Я уезжаю надолго, в другую страну… Так будет лучше, – делая вид, что не слышала оскорбительных слов в свой адрес.
– Бежишь от себя. Этого следовало ожидать. – Его коронный рентгеновский взгляд сканирует меня в очередной раз, отчего мурашки опять ползут по моей коже, как в первую встречу. – Не буду докучать более своим присутствием. Прощай.
