Новая школа, художка и крыши
В старую школу меня не взяли, потому что я плохо училась и к тому же, в четвертом классе пропустила почти полгода, валяясь дома и бездельничая. Бабушке показалось, что у меня плохие анализы, и она посадила меня на бессолевую диету. Зачем надо было сидеть дома, ума не приложу. Но благодаря этому я прочитала собрание сочинений Дюма, Мопассана, Стендаля, Джека Лондона и многих других писателей. Так что поступать мне пришлось в новую школу, третью по счету. Зато она оказалась рядом с домом.
Мне было одиннадцать лет. Я училась в пятом классе. Меня по-прежнему привязывали веревками на ночь к кровати, делали уколы, каждый раз, когда болело горло, и не разрешали кататься на велосипеде. И я так же кричала по ночам от страха смерти.
Правда, бабушка все же пыталась заняться моим образованием и отдала меня в художественную школу. Естественно, после математики на болгарском да еще плюс три раза в неделю занятия в художке, и – в итоге мои общешкольные знания учителей ужасали. Они грозили оставить меня на второй год. Бабушка недолго думая забрала меня из художественной школы, что меня очень расстроило. Но что я могла сделать? Только проводить время в знак протеста на крышах соседних домов вместе с другими одноклассниками.
Через полтора года моего обучения, бабушке пришло в голову, что эта школа не слишком хороша для меня, поэтому меня надо переводить в другую. И перевела. В самую известную математическую школу города Москвы. Надо ли говорить, что я и математика понятия несовместимые? Наш классный руководитель Сергей Александрович Пушкин вел уроки очень увлеченно, но так, что в классе стояла гробовая тишина – за ходом его мысли мало кто успевал. Другие учителя тоже были со странностями. Учитель физкультуры Джеймс Владимирович Ахмеди (ему тогда было около 70 лет) относился к нам критически. Мне он постоянно кричал: «Авиотова, что ты бегаешь, как тульский самовар!», а моей подружке Жанне философски замечал: «Ну и зачем ты такие штаны на этакий телевизор нацепила?». Преподавательницу русского языка и литературы Светлану Сергеевну в школе все звали SS. Нервная дама постоянно орала, что все мы Плюшкины и Коробочки и совершенно не хотим учиться. Уважения она не вызывала совершенно. Впрочем, другие учителя тоже. Коллектив был странный, преподавать не умели. География, химия, физика оставались совершенно непонятными предметами. Единственным приемлемым предметом оказывался урок труда, да и то нас потом заставили пристрачивать для какой-то фабрики ленточки к младенческим чепчикам, что вряд ли нам могло когда-либо пригодиться в жизни.
В этой школе я промучилась два с половиной года, после чего стало ясно, что добром это не кончится. И бабушка опять перевела меня в другую школу. Наконец-то в литературный класс! Ура! Но ездить мне пришлось на другой конец города. Впрочем, там были замечательные учителя, и это немного примиряло меня с ежедневным ранним подъемом. К тому же, у меня улучшились оценки. Если раньше я просто считала себя хронической дурой, то в новой школе практически избавилась от троек и стала прилично учиться.
Мама к тому времени вернулась в Москву и жила с нами. Правда, я ее почти не видела. Когда я уходила в школу, она еще спала, когда возвращалась – ее уже не было. Когда я ложилась спать – ее еще не было. В этот период жизни у нее появился Димитр. Тогда мой отец передавал нам с мамой посылку и уговорил какого-то молодого человека в аэропорту ее привезти. Это и был Димитр. Я не знаю точно, сколько поклонников было у моей матери. В Москве приблизительно в тот период было еще двое. С одним они работали в Московском музыкальном обществе, помню, его звали Андрей (мама тогда устроилась все-таки на работу, потому что бабушка отказалась ее содержать на свою зарплату). Другой – композитор Армен Шахгарян. Оба жили по соседству от нас. В то время мама иногда уже писала музыку, это были ее первые пробы. Я до сих пор считаю, что одна из лучших ее вещей – колыбельная, посвященная мне. В остальном, простите, мне не привили любви к симфонической музыке. Я любила только «Кармен-сюиту» и «Лунную сонату». Думаю, это было связано с тем, что меня лет с трех брали на концерты и ругали, если я пошевелюсь или что-то спрошу во время выступления. Единственное место, куда я ходила с радостью в то время, был Детский музыкальный театр Наталии Сац. Там я смотрела потрясающие спектакли, сидела с актерами в гримерке. В те дни мама накручивала мне волосы на бигуди, и я радовалась, что они такие же красивые и кудрявые, как у нее.
Димитра я активно не любила – он отнимал у меня маму. Тогда я считала именно так. Он старался мне понравиться и научил готовить яблочный штрудель. Это оказалось вкусно, но Димитр все равно оставался персоной нон грата. Он пытался о нас заботиться, покупал маме красивые вещи и звал замуж. Она не спешила с ответом. Впрочем, как обычно.
Мне кажется, именно в тот период ее потянуло на эзотерику. Она стала думать, что может лечить наложением рук головную боль и гипнотизировать людей. Когда я попросила проделать это со мной, у нее не получилось – почему-то ее попытки вызвали у меня смех, слишком серьезный вид у нее был. Мама говорила, что закипает вода в банках, когда она подносит к ним руки. Может быть… Мне она свои возможности больше не демонстрировала. Именно тогда у нее появилась одна знакомая, Галина, которая «помогала» ей. Она «видела» ее будущее, утешала, гадала на картах, «лечила» и предсказывала. Мама верила ей абсолютно. Единственное, что могу сказать с уверенностью – в итоге мама продала ей машину, оставшуюся от деда, с очень большой скидкой, так что Галина внакладе не осталась. Я была у нее несколько раз вместе с мамой. Эта женщина пугала меня, в ней чудилось что-то недоброе и порочное. Внешне она походила на черную растрепанную ворону, постоянно подвизающуюся у помойных баков. Она убеждала маму, что в ней скрыт огромный магический потенциал, который необходимо раскрыть, и той это весьма льстило. Мама считала, что видит пророческие сны и может вспомнить, кем была в прошлых жизнях. Это оказалось началом ее эзотерического пути.
Я подумаю об этом завтра
Мне было лет двенадцать, когда я прочитала книгу «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл, купленную маминой подружкой в «Березке». Именно она стала первым шагом на пути моего спасения от ночных кошмаров. Чтобы не сойти с ума, я говорила себе: «Я подумаю об этом завтра, потом. Не сейчас». Накатывающие приступы затихали, и делалось легче. Вопли «Мне страшно! Мне страшно жить, и я не хочу умирать! Помогите мне!» перестали тревожить моих близких, и постепенно, раз за разом, я убеждалась, что пословица «Помоги себе сам» – единственный реальный путь к выздоровлению. Так началось взросление.
Все мои детские влюбленности были безответными. Это походило на незрелую обедненную карму (как любила выражаться мама), но почему-то не озлобляло. Попадая из огня в полымя, я ничему не училась, принимая на себя удары, но, не делая выводов.
В школе и пионерских лагерях любила бродить одна в дальних закоулках или среди природы, наблюдая жизнь насекомых и других божьих тварей. Ребята меня слегка побаивались – мои предсказания всегда сбывались. Я пожимала плечами и всем говорила, что инопланетянка. Очевидно, мамины увлечения не прошли даром.
