За дверью задумчиво засопели.
Бадоев встал с пола. В камере не было мебели. Освещала ее единственная лампочка высоко у потолка. В углу стояло ведро из оцинковки. Оправив отнюдь не белоснежный уже пиджак, министр прошел в опасной близости от Жукова, который едва удержался – очень хотелось врезать кулаком в ухо, – и, остановившись у двери, развил тему, начатую потенциальным зятем:
– Предводители улетят, если сумеют. А вот остальных уничтожат киборги, которых подтянут к лагерю в течение часа, уж я-то, как министр восстанавливаемых ресурсов, знаю, о чем говорю. Так что жить тебе, сынок, осталось чуть меньше шестидесяти минут. Не дури. Подумай хорошенько. Если отпустишь нас, я прикажу тебя не убивать. Накажут, конечно, как бунтовщика, но…
Договорить он не успел.
Щелкнул замок, дверь распахнулась, горбатый урод, рыча, схватил Бадоева за руку и вытащил из камеры. Дверь захлопнулась. Раздался крик и тут же смолк.
Все произошло так быстро, что никто даже не успел отреагировать. Да и стал бы Иван защищать своего врага? Он взглянул на Лали, разрыдавшуюся в его объятиях. Ради нее – стал бы. У Ивана Жукова ведь больше нет никого, только она.
– Куда его? Что с ним будет? – Лали с надеждой смотрела на Ивана, будто он одним лишь своим ответом мог вернуть ей отца.
Он пожал плечами. Намеки урода насчет крестов и пламени ему очень не понравились.
– Доктор, осмотрите второго пилота. Очень похоже, что пора констатировать смерть. – Вертолетчик сказал это так спокойно, будто у него каждый день на руках умирали коллеги.
Жуков доверил бы этому человеку поднять себя за облака, даже если бы боялся высоты.
Осмотрев тело, врач кивнул – да, отмучился бедолага.
– В данной ситуации меня радует одно: бунтовщики не пролетят на моей птичке и километра. – Пилот так и сказал: «на моей птичке» – ласково, с легкой улыбкой, будто речь шла не о вертолете, а о существе одушевленном. – Моя птичка должна подавать закодированный сигнал, чтобы ее не сбили пэвэошники. Этот сигнал генерирует спецпередатчик, который срабатывает исключительно от биометрии Гургена Алановича.
– То есть вы хотите сказать, что… – Толстяк-доктор снял очки, протер их рукавом халата.
– Да я уже сказал. Очень похоже, что без Гургена Алановича на борту моя птичка в воздухе долго не протянет. Даже если среди бунтовщиков найдется специалист нужного профиля и они сумеют взлететь, это все очень ненадолго.
Иван задумался. Вертолет – потом. Сначала надо выбраться из камеры. Вот только как? Постучать в массивную стальную дверь и попроситься пи-пи, а потом пролезть в окошко, как это принято в зарубежных фильмах? Во-первых, вряд ли естественные надобности Ивана найдут отклик в душе урода-надзирателя. Во-вторых, не факт, что в сортире вообще есть окно, а если таки есть, не факт, что настолько широкое, чтобы Жуков смог в него пролезть, а если и сможет, как быть с остальными в камере? С собой их приглашать пи-пи? Типа мы все вместе, нам дружно захотелось по-маленькому? Кстати, есть подозрение, что ведро в углу благоухает не просто так, а потому что предназначено для отправлений.
Итак, сортирный вариант не годится. Разве что надеть ведро на голову тупому уроду… А это мысль. Вернется Дубас – Иван заманит его в камеру, предварительно разозлив комментариями по поводу его шикарной внешности и острого ума, благо его легко вывести из себя, а потом нападет, надеясь, что силенок хватит.
– Извини, любимая. – Он отстранился, шагнул к трупу и расстегнул на нем форменный ремень.
– Ванька, что ты делаешь?! – Лали ошарашил его поступок.
– Так надо, любимая.
Пилот презрительно скривился:
– Очень похоже, что вы мародер.
Плевать, что о нем думают, не до того. Лишь бы не мешали. Ремень, кстати, отличный, крепкий. Главное же – бляха с эмблемой союзных ВВС, мощная, стальная.
Присев и не сводя взгляда с двери, Иван принялся затачивать кромку бляхи о пол. Не ложка, но очень даже годится для дел благородных. Он спешил, прилагал максимум усилий – и потому быстро вспотел.
– Ванька, что ты делаешь? – повторила вопрос Лали.
Врач высказал свои опасения:
– Молодой человек, с вами все в порядке?
– Не отвлекайте меня, не мешайте. Ведите себя непринужденно. Любимая, встань в дальнем углу, вон там. И не пытайся мне помочь, что бы ни случилось! Хорошо? Вот и отлично, спасибо.
К тому моменту, когда в коридоре послышались гулкие шаги Дубаса, бляха уже запросто рассекала кожу до крови. Попробовав на себе, Жуков остался доволен.
– Эй, горбатый! – крикнул он. – Говорят, твоя мать была шлюхой, путалась с вертухаями, потому-то у нее и родился такой ублюдок!
В ответ раздался угрожающий рев. Раб отворил дверь, ворвался в камеру.
Иван прыгнул на него. В глазах вспыхнул фейерверк – кулак раба врезался в челюсть, едва не сломав ее. Ивана отбросило к стене. А в следующий миг горбун подмял его под себя. Ребра сдавило. Иван захрипел, дернулся, пытаясь достать заточенной бляхой до горла урода, но лишь оцарапал ему подбородок, чем только сильнее разъярил. Лапа раба выкрутила руку Ивана так, что он непроизвольно вскрикнул, пальцы разжались, бляха упала.
И вот тут Дубас совершил ошибку: ему бы пару раз врезать противнику – хватило бы, чтоб дух долой, так нет же, потянулся за бляхой. Небось тоже захотелось посмотреть на чужую трахею.
Это был шанс, и Жуков его использовал – двинул отвлекшемуся уроду в переносицу. Та хрустнула, искаженное яростью лицо залило алым, хлынуло как из ведра. И ведром же, тем самым, для отходов человеческих, Лали врезала уроду в висок.
Обмякшее тело навалилось всей немалой своей массой на Ивана.
– Ванька, ты в порядке? – Лали обеспокоенно смотрела на него сверху вниз.
– В полном. Почти. Нельзя терять времени, надо уходить отсюда. Мы… – Он замолчал – увидел то, чего не видела его девушка, стоявшая спиной к выходу из камеры. – Черт, не успели!
У порога объявились вооруженные рабы в трофейных противогазах и респираторах. Судя по тому, что в руках они держали автоматы, вскрыть оружейку в казарме вэвэшников не составило труда. У одного из кармана робы выглядывал примечательный коммуникатор – такой был лишь у одного человека в Союзе: у Гургена Бадоева. И этот бунтовщик, наставив автомат на Лали, шагнул в камеру.
Пилот и врач, не сговариваясь, подняли руки.
Пытаясь высвободиться, Жуков захрипел под тушей горбуна. Негоже встречать новую опасность, валяясь на полу. И автоматчика больше не интересовала дочь Бадоева – ствол уткнулся Ивану в лоб. Уже хорошо, авось Лали уцелеет… Он видел, как палец коснулся спускового крючка.
Лали закричала:
– Нет! Не надо!
Она бы кинулась на автоматчика, но врач и пилот схватили ее, удержали.
