— До свидания, доктор, — попрощался Мейсон, поворачиваясь к
двери.
Доктор Уиллмонт быстрыми упругими шагами пошел к лифту.
Мейсон направился к выходу, по пути свернул в телефонную будку, дождался, пока
сестра за столиком отвернулась, вскочил в лифт, поднялся на третий этаж и нашел
палату, в которой лежала Эстер Дилмейер. Не задерживаясь, он прошел мимо и
остановился в конце коридора. Увидев, как из палаты вышла сестра с папкой в
руке, он вернулся, толкнул качающиеся двери и вошел.
Эстер Дилмейер сидела на кровати, осторожно потягивая
горячий кофе. Она подняла на него глаза и сказала:
— Хэлло.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Мейсон, подходя и
усаживаясь на край кровати.
— Точно еще не знаю. А вы кто?
— Мое имя Мейсон.
— Перри Мейсон?
— Да.
— Кажется, я ваша должница. Насколько я понимаю, вы спасли
мне жизнь.
— Я сделал все, что было в моих силах.
— Пришлось вам попотеть, пока разыскали меня.
— Да, пожалуй.
— Уф-ф. Горячий кофе — это просто сказка. У меня сейчас
такое чувство, будто я выспалась на много лет вперед.
— Кто мог послать вам эти конфеты? — спросил Мейсон. Она
замолчала в нерешительности.
— Смелее, — ободрил ее Мейсон.
— Ну, я подумала, это… то есть я никого не обвиняю, о…
— Продолжайте.
— Ну, я повстречала одну молодую женщину, которая показалась
мне такой серьезной и правильной, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— Это была мисс Фолкнер?
— Да, это была мисс Фолкнер. Она владелица «Фолкнер Флауэр
Шопс».
— Я знаю.
— Так вот, она сказала, что к моему платью очень пойдут
орхидеи, и прислала мне несколько штук.
— И затем?
— Видите ли, к тому времени я решила, что мне уже порядком
надоела вся эта чехарда и нужно уходить из заведения. Я работала в «Золотом
роге». В мою обязанность входило помогать мужчинам приятно проводить время, но,
как вы знаете, платили мне не за то, что я помогала им забыть о скаредности и
показать широту души, на чем и зарабатывают владельцы клуба.
Мейсон кивнул.
— Я отправилась домой, и чуть не вслед за мной посыльный
принес коробку конфет. Я открыла их. Внутри лежала точно такая же карточка, как
и в посылке с орхидеями.
— И почерк был тот же? — поинтересовался Мейсон.
— Я особенно не разглядывала, но выглядела она точно так же:
и инициалы и текст.
— Что вы сделали потом?
— Шоколадные конфеты я люблю больше всего на свете, —
сказала она, улыбнувшись. — Настроение у меня было скверное, и я поехала в
город.
— А потом?
— Потом я почувствовала, что у меня все плывет перед
глазами. Поначалу я просто решила, что устала и хочу спать, но в час я должна
была бы прийти к вам в контору, поэтому понимала, что спать мне нельзя. Если бы
не договоренность о встрече, я, скорее всего, забралась бы в постель, ничего не
подозревая, но так я изо всех сил пыталась бороться со сном. А потом вдруг я
поняла, что это не усталость и не сон. Меня отравили. Жутко вспомнить, что я
пережила, пытаясь не выключиться и успеть поговорить с вами по телефону. Вашего
голоса я совсем не помню. Я пыталась сказать что-то, засыпала на полуслове,
потоки ужасным усилием воли заставляла себя открыть глаза и закрывала их снова.
Чувство было такое, что наш разговор длится века и никогда не кончится.
— А теперь послушайте: это очень важно. То, что вы сейчас
скажете, может иметь огромное значение. Когда вы разговаривали со мной, я
услышал звук падения. Словно вы упали с кресла на пол.
— Ничем не могу вам здесь помочь, мистер Мейсон. Я ничего не
помню.
— Я это понимаю, но когда мы вошли в вашу квартиру, хотя
телефон валялся на полу, трубка была положена на рычаг. Я не мог представить,
как вам удалось бы это сделать.
— По-моему, никак не удалось бы.
— Значит, кто-то должен был побывать в вашей квартире после
того, как вы потеряли сознание, и до того, как мы вас нашли.
— И этот человек видел, как я лежу на полу, и ушел, даже не
попытавшись мне помочь?
— Да.
— Очень странно для нормального человека. — Ее глаза
внезапно засветились гневом.
— Да. У кого еще есть ключ?
Она глубоко вздохнула.
— Постарайтесь меня понять, мистер Мейсон. Я, конечно, не
ангел с крылышками, но моя работа ограничивалась клубом. Когда я дома — со всем
этим покончено. Только так девушка может играть в подобные игры и сохранять к
себе хоть каплю уважения. Ни один человек в клубе не знает, где я живу. Ирма
Радин — моя лучшая подруга, но даже она не знает. И владельцы клуба тоже не
знают.
— Вы уверены?
— Абсолютно до конца, на сто процентов.
— А Роберт Лоули, например?
— Роберт Лоули, — произнесла она с презрительной гримасой, —
слабовольный, бесхарактерный умник. То, что называется «придурок». Он считает
себя таким крутым дельцом, что смотреть тошно.
— Как вы с ним познакомились? Это Пивис попросил вас им
заняться или…
— Синдлер Колл.
— Вы давно знаете Синдлера?
— Нет, не очень.
— Ну и?..
— Синдлер — совсем другое дело. Он мне нравился. Я ему
наскучила, и он, когда понял, что тут можно неплохо заработать, постарался
пропихнуть в дело другую киску. Это мне не понравилось.
— Я вас не осуждаю.
— Знаете, вы задаете очень много личных вопросов.
Она допила свой кофе, Мейсон принял у нее чашку и поставил
ее вместе с блюдцем на столик.
— Что Синдлер говорил обо мне? — спросила она, помолчав с
минуту.
— Ничего.
Она внимательно разглядывала ногти на руках.
— В самом деле ничего? Вы уверены?
— Конечно, уверен. А что он мог сказать?
— Ну, знаете, иногда человек вдруг покажет свое истинное
лицо. Я подумала, может, он поизвил как-нибудь насчет отравления.
— Нет. Он вел себя так, словно хотел помочь.
— Да, вообще-то он славный парень.
Мейсон достал из кармана платок, найденный им в телефонной
будке.
