— Мистер Колл?
— Нет. — В ее голосе прозвучал вызов.
— Может быть, мистер Мейгард?
— Мистер Мейгард скорее наниматель, чем друг.
— Но он знает, как вы едите конфеты?
На ее лице опять отразилась нерешительность. Она явно не
хотела давать утвердительный ответ, который содержал бы в себе прямой намек.
Судья Гросбек теперь сидел, облокотившись на свой большой стол из красного
дерева, и внимательно изучал ее лицо. Фрэнк Лейбли с озадаченным видом,
болезненно осознавая, в каком опасном направлении развивается слушание дела, и
явно опасаясь прерывать процедуру дальнейшими возражениями, сидел, сдвинувшись
на кончик стула, и провожал вопросы и ответы поворотом головы от Мейсона к
свидетельнице и обратно.
— Отвечайте на вопрос, — настаивал Мейсон.
— Мистер Мейгард знал, что я работала на кондитерской
фабрике.
— Откуда ему это было известно?
— Он же нанимал меня.
— То есть вы работали на кондитерской фабрике, когда мистер
Мейгард пригласил вас к себе в «Золотой рог»?
— Нет. Он просмотрел мои бумаги.
— И вы не считаете мистера Колла близким другом?
— Нет.
— Он ведь, кажется, был им одно время?
— Ну… ну, это зависит от того, что вы называете дружбой.
— А как насчет мистера Лоули? Он когда-нибудь являлся
таковым?
— М-м, нет… Впрочем, может быть, и да.
— Мистер Пивис угощал вас конфетами?
— Да. Несколько, раз. Он очень славный.
— Он видел, как вы их ели?
— Да.
— Ваша честь, — обратился Мейсон к судье Гросбеку, — я хотел
бы попросить суд перенести заседание на завтрашнее утро. Я, разумеется,
понимаю, что суд будет решать этот вопрос на собственное усмотрение, и…
— С нашей стороны возражений нет, — торопливо заявил Лейбли…
— Очень хорошо, — объявил судья Гросбек. — В соответствии с
договоренностью сторон дело откладывается слушанием до десяти часов утра
завтрашнего дня.
Какой-то момент казалось, что судья Гросбек хочет задать
вопрос Эстер Дилмейер, потом он, очевидно, передумал и решил остаться верным
принятой им на себя роли беспристрастного распорядителя. Он поднялся из-за
стола и вышел в отведенную для судьи комнату.
Мейгард решительно зашагал вперед по проходу со своего
места, откуда с интересом наблюдал за развитием событий. Он направился прямо к
Мейсону. Вид у него был свирепый.
— С какой стати, — загрохотал он, — вы пытаетесь впутать
меня в эту историю с конфетами?
— Я не пытаюсь, — ответил Мейсон, стоя за своим столом и
собирая бумаги в «дипломат». — Я просто задавал вопросы свидетельнице. Она
отвечала ни них.
— Что ж, вы задавали их очень своеобразно.
— Такая уж у меня привычка, — улыбнулся Мейсон. — Особенно
когда я имею дело с людьми, пытающимися диктовать мне условия.
Мейгард приблизился еще на шаг. Взгляд его глаз,
устремленных на адвоката, был холодным и злым. С таким видом опытный палач
обычно рассматривает приговоренного к казни, оценивая его сложение, вес, мышцы
шеи.
— Итак? — спросил Мейсон.
— Мне это не нравится, — коротко сказал Мейгард, круто
повернулся на каблуках и пошел к выходу.
К Мейсону подошла Милдред Фолкнер и взяла его за руку:
— Наверное, я не смогу оценить всех юридических тонкостей,
но, кажется, вы здорово их озадачили.
— Похоже, я нащупал что-то интересное. Вы виделись с
Карлоттой?
Оживление исчезло с ее лица. Она кивнула, в уголках глаз
заблестели слезы.
— Как она?
— Очень неважно. После того как ее доставили в приемный
покой, ее осмотрел врач. Он сказал, что ей нельзя никого видеть по крайней мере
в течение двух суток. Он сделал исключение в моем случае потому, что она все
время спрашивала обо мне, и врач полагал, что беседа со мной пойдет ей на
пользу. Он только предупредил, чтобы я ни слова не говорила о деле.
— Ну и как, вы молчали?
— До конца не получилось. Она очень хотела мне кое-что
рассказать. Поначалу я старалась отвлечь ее, но потом решила: пусть говорит,
может быть, ей станет легче, если она выговорится. Она казалась такой
взволнованной.
— Чем именно?
— Они заставили ее признаться, что она отдала вам
сертификат. Они сказали ей, что вы умыли руки, передав его полиции. Мистер
Мейсон, как полицейские могут быть настолько жестоки, настолько беспринципны?
— Они считают, что имеют дело с преступниками и цель
оправдывает средства.
— Знаете, это не способ бороться с преступностью. Они лгут и
прибегают к жестокости, даже зверству. Так они никогда не добьются уважения
людей. Они являют собой почти такое же зло, как сами преступники.
— Вы так настроены, потому что дело касается близкого вам
человека. Ведь, в конце концов, случай действительно неординарный.
— Карла теперь оказалась на краю пропасти. Даже не знаю,
сможет ли она пережить все это. Она выглядит несравнимо хуже, чем когда-либо
вообще. А ведь она уже почти выздоравливала.
— Знаю, — сочувственно произнес Мейсон. — Это как раз та
самая ситуация, которой я всеми силами пытался избежать.
— Ну, вашей вины здесь нет. Если бы она следовала вашим
указаниям, с ней было бы все в порядке. Теперь она это понимает.
— А больше она ничего не говорила в полиции? Только о
сертификате?
— Нет, больше ничего. Но с теми уликами, которые они уже
собрали против нее, и этого достаточно. Мистер Мейсон, она просто не вынесет,
если это будет продолжаться… А если ее признают виновной… Может быть, будет
даже лучше, если… лучше, если…
— Она не поправится? — продолжил за нее Мейсон. Милдред
заморгала, безуспешно пытаясь прогнать слезы, и кивнула.
— Кое-что из того, что мы услышали сегодня в суде, придало
моим мыслям совершенно иное направление.
— Вы хотите сказать, что есть надежда?
— Надежда всегда была. И не малая.
— Если бы только Боб вел себя как мужчина, — покачала она
головой, — и рассказал всю правду, он мог бы спасти ее. Если бы он признался,
что был там и убил Линка, а она просто следила за ним, но он, естественно,
ничего не скажет, не станет подставлять под удар свою драгоценную шею.
