Допотопный «Рекорд» показывал только три программы. По
первой Генрих Сенкевич рассказывал о Париже… «Булонский лес, раскинувшийся на
западной окраине города, – излюбленное место отдыха многих парижан…»
Ядрена мать! Булонский лес! В двух шагах от него Пашка приобрел дом с
бассейном! Плавает небось там по утрам… А потом садится с сигаретой в шезлонг и
зовет Женю… Представив все это, я покрылась испариной. Ну почему любовь так
недолговечна? Почему?
…Пашка ухаживал за мной очень красиво.
Каждый день дарил цветы, покупал шампанское, шоколад…
«Катька, ты все зубы себе испортишь», – смеялась Милка, которая была в
курсе почти всех моих дел (о съемках в порнофильмах я ей не говорила). Потом
была пышная свадьба.
После свадьбы – путешествие на Канары… Через год с небольшим
появился Санька… Пашка прыгал от радости, узнав, что я беременна. Он тоннами
покупал мне фрукты, заставлял пить натуральные соки, есть черную икру, которую
я ненавидела с детства, но ради него, давясь, все-таки жрала…
Из роддома он меня забирал как королеву.
Саньку в первые, самые сложные месяцы полностью взял на
себя: вставал по ночам, если Санька начинал плакать, менял памперсы, ходил на
молочную кухню, возил к врачам… Он по-детски гордился тем, что Санька как две
капли воды похож на него: те же удивленно вскинутые брови, тот же курносый нос,
те же упрямые губы, очерченные резко и красиво…
Санечка, сынок… Наверное, он спрашивает, где папа… Ждет его…
Ждет… «Эдик», гад, знает, что Санька живет на даче у моих родителей. Скорее
всего он сообщит об этом Лютому… Если, конечно, сообщит… Ну и что? Где
находится дача моих родителей, ему неизвестно. Милочка могла бы расколоться, но
Милки больше нет…
Боже мой, я осталась совсем одна… одна…
…Из дома я не выходила три дня. Пила виски, ела бутерброды,
читала детективы, пылившиеся на полке у хозяйки… На четвертый день я привела
себя в порядок и поехала в театральный магазин.
В магазине я купила несколько париков, разноцветные
контактные линзы и коробочку дорогущего французского грима, даже не подумав о
том, что в Париже такой же можно приобрести раз в пять дешевле. На Пушкинской я
случайно стала свидетельницей наезда на пешехода. Под колеса роскошного
«вольво» попал неопрятно одетый мужчина средних лет. От него за версту несло
перегаром. Полежав немного, мужчина вскочил и принялся на чем свет стоит
поливать водителя.
Достав из бумажника десятидолларовую бумажку и бросив ее на
тротуар, тот уехал, считая инцидент исчерпанным. Мужчина, подхватив новенькую
купюру, тут же испарился. Собравшиеся зеваки быстро разошлись, а я вдруг
вспомнила того бедолагу, который в последнюю минуту помешал мне прыгнуть в
темную воду с моста…
Свежие цветы продавались в переходе. Выбрав самый красивый
букет, я поехала в больницу. По дороге я с сомнением посмотрела на кудрявые
головки хризантем. Может, зря я всполошилась? Может, его уже нет в живых? И все
же думать о плохом не хотелось.
В приемном покое я обратилась к дежурному врачу. Открыв
журнал, он долго перелистывал страницы и наконец сказал:
– Силиверстов Александр… Сегодня переведен из реанимации в
хирургическое отделение.
– Вы хотите сказать, что он жив? – не поверила я своим
ушам.
– Вообще-то мы мертвых в отделения не переводим. У них одна
дорога – в морг.
– А я могу его проведать?
– Пожалуйста. Третий этаж, седьмая палата.
– Спасибо! – крикнула я и бросилась к лестнице.
Дверь в седьмую палату была приоткрыта.
Толкнув ее, я вошла внутрь. Две кровати были аккуратно
застелены, на третьей сидел молодой парень с загипсованной ногой и читал
газету, а на четвертой под капельницей лежал смутно знакомый мне человек. Он?
Да, пожалуй, он. Вьющиеся волосы, слегка тронутые сединой, грустные серые
глаза, опушенные густыми ресницами…
– Здравствуйте, – робко сказала я, прижимая букет к
груди, – вы меня помните?
– Конечно, вы та самая девушка, которая пыталась сигануть с
моста…
– Точно, это я… – Улыбка у меня получилась грустной. –
Как вы себя чувствуете?
– Расслабься и называй меня на ты. Как видишь, выкарабкался.
Потихоньку восстанавливаюсь. Правда, врачи говорят, что загорать тут мне
придется еще долго.
– Главное, что ты остался жив…
– А ты как, больше с моста не сигала?
– Нет. Я очень благодарна тебе за то, что ты во–время меня
остановил. Я твоя должница. Скажи, не нашли того, кто тебя сбил?
– Да кто ж его найдет? Это все равно что искать иголку в
стоге сена.
– Да уж… Ты скажи, может, тебе что-нибудь принести? Может,
сок или какие-нибудь фрукты?
– Ты лучше сама приходи, а то здесь скукотища страшная. Я
вообще впервые в жизни попал в больницу. Как хоть тебя зовут?
– Катя…
– А меня Саша.
– Приятно познакомиться, – сказала я, покраснев.
– Да уж, знакомство, у нас получилось приятное… Послушай, а
ты почему с моста решила сигануть? Что, все так хреново?
– Хуже некуда, – вздохнула я и уставилась в окно.
– Тогда исповедуйся, – тихо засмеялся Саша.
– А ты что, поп, что ли?
– Не поп, но исповедь выслушать смогу. Ты цветы мне
принесла? Спасибо! Поставь их в банку, вон на окне стоит, а то завянут, жалко.
– Да мне и исповедоваться-то особо нечего. Понимаешь, мой
муж сбежал за границу с молоденькой манекенщицей, прихватив с собой полмиллиона
долларов, а нас с сыном оставил в качестве заложников…
– Круто… Кать, а может, он вернется?
– Нет, он уже никогда не вернется, никогда… Он за границу
уехал, в Париж.
– Да, он у тебя мужик башковитый, все рассчитал.
– Башковитее не бывает, – тяжело вздохнула я. – Я
сейчас в бегах. В моей квартире сидят его бывшие друзья.
– А ребенок?
– Ребенок с родителями на даче.
– Да уж, ситуация у тебя хреновая… Чем бы тебе помочь? Если
тебе негде жить, можешь расположиться у меня. От меня, понимаешь, ушла жена…
– Ну и что? Она может вернуться.
– Не думаю…
– Не теряй надежды. Она же ушла, а не сбежала. Улавливаешь
разницу? Завтра я улетаю в Париж. Как вернусь, обязательно зайду.
– Мужа хочешь отыскать?
