Всё же торопиться не стали. Вода из-под крана в бытовом отделении каюты вылетала шариками, поэтому помыться не удалось, пришлось смачивать водой какие-то узкие жёлтые ленты в барабанчике, ни дать ни взять – бумажные полотенца, и обтираться. Закончив ухаживать за Марьяной, Ренат нашёл в стенном шкафчике (оттуда повеяло холодом) какие-то банки, предложил вскрыть.
– Это консервы, наверно, хочешь есть?
– Нет, эти воррихо едят всякую гадость, как настоящие китайцы, лучше потерпеть.
– Ну, почему, не всё то гадость, что едят китайцы.
– Червяки и личинки не гадость?
– Жареные – очень даже ничего, главное, не будить воображение и научиться прислушиваться к желудку, некоторые червяки, а также кузнечики, саранча и даже сверчки очень калорийны.
На лице Марьяны отразились её мысли.
– Мерзость! Нет уж, я лучше картошечки жареной поем, с грибами солёными. Саранчу пусть азиаты едят… да эти их потомки – воррихо.
– Пусть едят, – согласился Ренат, с облегчением заканчивая одеваться. – Я бы сейчас тоже не прочь картошки жареной отведать… плюс кебаб из баранины.
– Я человек умеренных аппетитов, да и нам много чего нельзя есть.
– Ну да, ты же спортсменка. Хочешь, стих прочитаю?
– Давай.
– Женщине мало надо. Мужа – который рядом, Денег, цветов и ласки, Быт из восточной сказки. Только одно подводит – Быстро любовь проходит. Словом, надоедает! Вот она и рыдает, Хочет всё это снова. Стоит ли, право слово?
Марьяна покачала головой, бросая на него тот самый странный взгляд, в котором соединялись любопытство, ирония, недоверие и вопрос.
– Тебе не строителем надо было становиться.
– А кем? – удивился он.
– Поэтом.
– Наследство тяжёлое, – пошутил Ренат.
– Ах да, я забыла, ты говорил, что дядя твой занимается банным бизнесом, три года отсидел…
– Ну и что?
– Почему ты не в него?
– Вообще-то он неплохой человек, только очень деньги любит. Они его и губят. Я не вмешиваюсь в его дела, так получилось, что он попросил меня построить ему подземное убежище.
– Для воррихо.
– Я же не знал… да и он тоже. Идём к остальным?
Марьяна оттолкнулась от стоечки у лежака, прижалась к нему, спросила с неожиданной робкой игривостью:
– Ты… не бросишь меня?
– Где? – растерялся он.
– Там… здесь… везде. – Она улыбнулась. – Возьмешь меня в жёны?
– У меня много недостатков, – попробовал он отшутиться.
– Я компенсирую их своими достоинствами, – так же шутливо пообещала Марьяна, посерьёзнела: – Да или нет?
– Да! – сказал он.
* * *
Все уже находились в кабине управления, ждали только «гражданских», поглядывая на экраны, с которых в кабину лился призрачный лунный свет; в композиции твердь-море ничего не изменилось, и женщина по-прежнему поправляла волосы, и вереница мошек-людей всё так же медленно двигалась от храма к храму.
– Кажется, он закончил свои манипуляции, – сказал лейтенант, кивнув на оживившегося с появлением Марьяны Дебила.
Она заговорила с оператором.
– Он сменил программу резонанса. Теперь можно восстановить связь с каким-то… удивительно звучит практически по-английски – сентре коммандер, и прицелиться поточнее.
– Шансы? – спросил Морев.
Вопрос – ответ.
– Он не может оценить. – Марьяна помолчала, вслушиваясь в лепет пленника, сказала совсем тихо: – Может быть, один шанс из… тысячи.
По кабине прошло движение, хотя даже острый на словцо Синенко предпочёл промолчать.
– Что ж, поскольку других идей нет… – Морев изучающим взглядом прошёлся по лицам подчинённых, потом «гражданских». – Прыгаем?
Ответом было всё то же молчание.
– Всем товсь! Вперёд!
Дебил, прежде чем вдавить округлость пускателя, заискивающе посмотрел на Рената, и молодой человек улыбнулся ему в ответ, понимая чувства пленника.
На сей раз «прыжок в бездну времени» длился ощутимо долго.
Хронопутешественники несколько раз всплывали из бессознательного состояния и погружались в него вновь, пока наконец сила, давившая на голову, не отпустила их и они смогли вздохнуть свободно. Но пресс, сдавливающий грудь, не исчез. Лишь несколько мгновений спустя Ренат понял, что невесомости больше нет и они находятся в привычном для себя поле тяжести.
Все лежали на полу, кроме Дебила и Марьяны, оказавшейся у него на коленях. Начали шевелиться, озираться, подниматься на ноги.
Экраны не работали, четыре прозрачных столбика по углам панели управления пульсировали тусклым коричневым светом. Кабину заполнял свет аварийных красно-фиолетовых светильников, запрятанных в толще потолка. Откуда-то снаружи в кабину проникал неясный шум: звонки, тонкие всхлипы, похожие на вопли противоугонных автомобильных сирен, голоса, дробный стук.
Капитан Морев первым отреагировал на эти звуки:
– Сомов, Махлин, Корж – к двери! Автоматы на товсь! Марьяна, где мы?
Девушка сползла с колен оператора, начавшего подавать признаки жизни, легонько пошлёпала его ладошкой по щеке.
Дебил открыл мутные глаза, напрягся, впился глазами в табло на панели, пошипел сквозь зубы, пробежался пальцами по клавиатуре. Загорелись окошечки на пульте, прозрачные столбики окончательно погасли. Вместо них из панели вылез стеклянный бутон, сыграл световую гамму вспышками: фиолетовая – синяя – зелёная – жёлтая.
Дебил воззрился на бутон как на ядовитую змею, пролепетал что-то.
– Финиш, – перевела Марьяна. – Мы попали туда, куда хотели. Это двадцать первый век… момент Перехода… и нас кто-то вызывает.
Морев бросил взгляд на бутон.
– Это рация? Или что там у них?
– Очевидно, рация.
– Кто вызывает?
Дебил побледнел, насколько можно было судить об этом по его землистому лицу, выговорил длинную фразу.
– Он говорит: это Ко… обль… рау… какая-то аббревиатура непонятная…
Дебил повторил, старательно выговаривая слова.
– Ага, поняла… крепкий… основательный… быстрый… раб… рабо… в общем, на русском это будет звучать как КОБРА. Он личный страж Всевышнего… их Правителя.
– Ну и что с того, что он личный страж? – хмыкнул Синенко. – Чего он так перепугался?
– КОБРА имеет неограниченные полномочия. Если он прибыл сюда, в сентре… в центр, значит, получил приказ Правителя…
– Какой приказ?
– Ликвидировать всё, что препятствует Переходу.
