Как и многим простодушным людям из глубинки, Ночке вообще представлялось, что мир состоит всего из четырех главных частей – Москва, Заграница, Провинция. И еще Зона Отчуждения.
В провинции она родилась, научилась летать на дельтаплане, окончила школу. Провинцию она почти забыла, да разве дорожит птица, пускай и невеликого полета, скорлупой яйца, которая когда-то защищала ее от страшного и такого интересного мира? Не дорожит и не помнит, не хочет помнить. Да и мир этот на поверку оказался не таким уж страшным. И не таким интересным, да не таким уж и большим.
Заграница? О, Заграница! О ней можно было иногда мечтать, но Ночка почему-то не представляла себя там, в этой Загранице. Заграница казалась ей одной далекой страной, не очень даже и большой, в которой живут непостижимые для нормальных людей существа. И существа эти взаимодействуют со своей Заграницей по каким-то особым правилам, непонятным Ночке. Она никогда не станет такой, как они, тут и думать нечего! А поэтому – ну ее, Заграницу эту.
А вот Москва – это нечто среднее между Провинцией и Заграницей, к этому городу Ночка вполне сможет приспособиться, приспособилась же она к Зоне Отчуждения! И даже почти подружилась с ней, так почему бы не подружиться и с Москвой?
Ночка не понимала, что в Зоне Отчуждения она была кому-то нужна, пусть майору Репрингеру, пусть даже прапорщику Карданову, бандюкам, свободным сталкерам, торгашам хотя бы… да много кому!
Она была вписана в страшную индустрию Зоны, как санитарка вписана в индустрию войны. А вот в Москве она была не нужна никому. Некоторое подобие приязни столицы можно только купить, заслужить же – практически немыслимо. Да в конце концов, этот город находит место каждому, но как же мало осталось тех, кто с чистым сердцем мог назвать его своим городом!
Зона была чудовищем, но чудовищем живым, а Москва – гальванизированным трупом, городом-зомби с гнилой плотью, накачанной неправедными деньгами и чужой волей. Да откуда же было все это знать чернобыльской ведьме? Ах, Москва, сизари на брусчатке!
Она ступила на перрон Киевского вокзала, спустилась в подземный переход и остановилась, с удивлением разглядывая витрины многочисленных киосков. Витрины сливались в длинный блескучий ряд, в котором чего только не было! Ночка понимала, что все, что выставлено в этих витринах, – дешевка, ненужная чепуха, не стоящая даже тех грошей, которую за нее просили, но обилие и разнообразие этой чепухи изумляло.
Привокзальная площадь обрушила на нее тысячи непонятных, чужих звуков, невнятных говоров, гортанных, не русских и не украинских. Разговаривали все, но почему-то знакомая речь казалась тусклой и неразличимой, словно и не она была здесь главной. Толпы смуглых людей галдели, не то ссорились, не то договаривались о чем-то, не то просто радовались встрече. И голос древнего города не различался среди этого диссонирующего не то хриплого щебета, не то карканья.
У бордюра стояла какая-то старуха, нет, не старуха, скорее пожилая тетка с плакатом «Сдам комнату, недорого». Остановиться было негде, поэтому Ночка подошла было к тетке, но, вспомнив отеческие наставления майора, помедлила. Потом все-таки решилась и спросила:
– А сколько это будет стоить, если я сниму на неделю?
– А тебе зачем на неделю? – неприязненно спросила тетка. – На неделю я не сдаю, на пару часов, ну, на ночь в крайнем случае. Перепихнуться раз-два, да и ладно. Такой вот у меня бизнес. Только, вижу, это тебе не очень-то подходит.
Она еще раз оглядела Ночку, видимо, девушка ее не впечатлила – ни кожи, ни рожи, ни задницы, ни сисек. Да еще вдобавок и рыжая. Сразу видно, из провинциальных дурочек, понаехавших за счастьем. Видно, в родных краях и вовсе счастье перевелось, вот и подалась в столицу. На авось, чтобы хоть что-то изменить в своем беспросветном грядущем.
Но что-то в этой худенькой провинциалке все-таки было, какая-то простая и странная сила, что ли. И руки у нее были сильные, кисти крупные, но не изуродованные дурной работой, правильные руки. И лицо, обветренное, скуластое, с заметными конопушками вокруг носа, но твердое и даже жесткое. Нездешнее лицо, с таким лицом в секретаршах или продавщицах делать нечего, на панели тоже. У шлюх, пусть даже начинающих, лица всегда словно бы чуть-чуть размазаны, а у этой лицо четкое, словно рассекающее воздух, косметика на такие лица ложится плохо, да и не пользуется деваха косметикой.
Надо же, косметикой не пользуется, а еще в Москву приехала!
Но клиентов все равно не было, и женщина от скуки поинтересовалась:
– Откуда приехала-то?
– Из Чернобыля, – неожиданно для себя честно призналась Ночка. И добавила, чтобы не подумалось чего-нибудь: – По контракту работала.
– Медсестра? – смягчаясь, констатировала тетка. – Или связистка? Понятно. Отведала Зоны, а теперь, значит, Москву решила на зуб попробовать? Ладно, девочка, повезло тебе, ведь у меня сын в сталкеры ушел, вот уже три года прошло. И ни слуху ни духу. Непутевый он был, сын-то… Даже не знаю, жив ли еще.
Пожевала вялыми, неровно накрашенными губами и осторожно спросила:
– Скажи, а страшно там, в Зоне? Хотя ты, наверное, в самой Зоне-то и не бывала… Но все равно рядышком-то была. Страшно?
Ночка подумала и честно сказала:
– Иногда не страшно, иногда страшно. Когда как. Только ведь привыкаешь, хотя совсем привыкнуть нельзя. Кто вовремя не понимает – тот конченый человек. Не любит Зона-матушка ни трусов, ни наглецов.
– Это точно, – согласилась тетка, – ведь человек такая скотина, что ко всему привыкает. А привыкнув – наглеет. К войне привыкает, к Зоне привыкает, к Москве привыкает – к чему угодно. Где кошка сдохнет, там человек выживет, да еще и насерить умудрится. Господи, что же это люди с собой сделали! Ни одна тварь такого с собой не сделала, как человек! Ладно, милая. У меня жить тебе, конечно, не годится, не того ты поля ягодка, терпкая больно. А вот у моей сестры комната найдется. Только, чур, без регистрации, а то за регистрацию государство денежку требует, мало ему денег, нашему государству, хоть бы поскорее обожралось и лопнуло! Вот тебе телефон, позвони, скажи, от Марьи Алексеевны. Марья Алексеевна – это я и есть. А сестрицу мою зовут Александ-ра Алексеевна. Прямо сейчас и звони, а то куда ты пойдешь с баулами-то?
– Спасибо, – сказала Ночка, – а телефонная будка где, вы не подскажете?
– У тебя что, мобильника нет? – изумленно вытаращилась тетка. Похоже, факт отсутствия мобильного телефона у современной молодой девушки потряс ее гораздо больше, чем известие о том, что эта девушка из Чернобыля. – Надо же, из какой глухомани вычесалась! Мобильника нет! Поди да купи. Есть на что? Да чего я спрашиваю, раз комнату хочешь снять, стало быть, есть. Вот за углом «Связной», в Москве без мобильника делать нечего. Здесь у каждого бомжа мобильник, а то и смартфон. Вживую почти никто и не разговаривает, все по телефону.
«До чего же странный все-таки город Москва, – подумала Ночка, заходя в салон связи. – В Зоне, понятно, без ПДА никуда, но это же Зона! А здесь-то почему?»
