— Я имел в виду, что если ты захочешь, чтобы я это
перед милицией повторил, то хоть меня убей, я этого делать не буду.
— Я не понимаю, о чем ты?
— О том, что я тебе скажу это всего один раз и больше
никогда не повторю. Можешь даже считать, что я тебе этого не говорил.
— Я все уже поняла, только ничего путного пока не
услышала.
— Сожгли твой дом, Светочка. Специально его сожгли.
— Как сожгли? — на мгновение оцепенела я и
посмотрела на деда ничего не понимающими глазами.
— Я как раз к окну подошел. Смотрю — два парня твой дом
бензином из канистры обливают.
И дом, и сарай. Они все так быстро сделали, что я даже
опомниться не успел. Спичкой чирканули, канистру прямо в пламя бросили — и
бегом в лес.
Я еще долго у окна стоял как вкопанный, боялся пошевелиться.
И после этого дачный народ к твоему дому побежал. Все сразу стали говорить о
том, что это проводка загорелась или еще что. Я с горя выпил хорошенько,
дождался, пока все разойдутся, и решил к тебе подойти, потому что подумал о
том, что ты должна правду знать. Непонятно только, зачем мы за охрану платим.
Каждый месяц с нас деньги собирают. Да и кому платим? Обыкновенному алкоголику,
который сидит в своей будке и ничего, кроме своей бутылки, не видит. Забор и
тот весь разломали. Теперь в наш дачный поселок можно прямо с леса зайти, минуя
будку с охранником. Я сколько раз ставил вопрос, чтобы все собрали деньги на
новый забор, да никому это не нужно. Все на иномарках ездят, а деньги на забор
сдать не хотят. А ведь я тут постоянно живу. Да и не только я. Так почему
только я один о нашей дачной безопасности беспокоиться должен? Где инициативная
группа?
Раньше к нам в поселок из леса было никак не зайти, а теперь
ходи сколько хочешь. Что это за безобразие?
— А.., что за парни? — тут же оживилась Наталья.
— Молодые парни, вроде неприметные. Оба в черных
футболках, джинсах и черных очках. Спортсмены какие-то.
— Почему ты решил, что спортсмены?
— У них мышцы накачанные. Сейчас вся молодежь
тренажерными залами увлекается. Видимо, и они тоже. Так что, Светлана, я пришел
сказать тебе, что проводка у тебя нормальная была. Видимо, кому-то сильно ты перешла
дорогу.
— А кому? — я задала вопрос, на который дед,
конечно же, не знал ответа, но не задать который я не могла.
— Этого я сказать не могу. Это должно быть тебе
известно.
— Ничего мне не известно!
— Значит, это поджог… — задумчиво произнесла, снова
трогая повязку на голове, Наташка… — Поджог, — кивнул дед. — Я и
подошел к вам для того, чтобы сказать это.
— А поджог — дело подсудное. Уголовное дело. А почему
ты, дед, то же самое рассказать милиции не хочешь? — не унималась Наталья.
— Органам ничего рассказывать не буду! — сказал,
как отрезал, дед.
— Почему?
— Потому, что не буду, и все. Я же вас сразу
предупредил, что я ничего не видел и ничего не слышал.
Вам-то что? Вы в свой город уедете, и все, а мне тут круглый
год жить. Если я милиции дам показания и этих отморозков возьмут, то следующим
мой дом подожгут. И останусь я без кола и без двора. Ведь в этой жизни так
получилось, что этот мой дом — единственное для меня убежище. — Дед встал
и посмотрел в сторону своего дома. — Ладно, пора мне. Только я еще раз
хочу повторить: считайте, что я ничего такого не говорил. Пусть меня теперь
хоть пытают, но я свои слова никогда не повторю. Светлана, если тебе
переночевать надо будет, то мои двери всегда для тебя открыты, ты это знаешь.
— Спасибо, дед Егор, — буркнула я и положила свою
бедную голову себе на колени.
— Да не за что, Светлана. Если какая помощь нужна, ты
же знаешь, я всегда готов тебе ее оказать.
Ну, я пошел?
— Иди уж, — пробурчала Наталья. А затем, чтобы
избавиться от охватившей ее агрессии, подняла с земли камень и кинула его в
пепелище. — Страшная нынче жизнь пошла! Каждый живет по принципу «моя хата
с краю, ничего не знаю». Каково было бы деду, если бы его дом подожгли, а
Светка все видела в окно, но не посодействовала в раскрытии данного преступления?!
Где людская, а также соседская солидарность? Почему мы все так разрозненны?
Твоя беда — это только твоя беда, и ничья больше.
— Ну, надеюсь все же, меня не подожгут, —
остановился собравшийся уже уходить дед.
— Не зарекайся.
— Я плохого никому не делаю. Живу себе тихо-мирно,
копаюсь в огороде и никому не мешаю.
— Можно подумать, Светка кому-нибудь плохое делает?
Когда мы тоже в возрасте будем, возможно, тоже на огороде присядем и посвятим
свою старость выращиванию урожая, а пока рано себя еще на грядках закапывать.
— Света — девушка молодая. У нее жизнь бурлит, оттого и
все невзгоды. В молодости все много ошибок делают. А то, что «моя хата с краю,
ничего не знаю».
В наше время это правильный принцип нормальной, спокойной
жизни. А тот, кто любит выскакивать, вряд ли встретит когда-нибудь старость. Я
знаю точно одну простую истину: если в жизни не делать зла, то и тебе его
никогда не сделают. Зло порождает зло и, конечно же, ненависть.
— Не всегда этот принцип срабатывает, —
раздраженно ответила Натка и вновь кинула камень в пепелище, которое осталось
от дома.
Как только дед Егор ушел на свою дачу, я тут же подняла
голову и обратила на сидящую рядом со мной Наталью усталый и совершенно
потерянный взгляд.
— Ната, ты, случайно, не знаешь, кому понадобилось
поджигать мою дачу?
— Понятия не имею. Если я не ошибаюсь, то у тебя вообще
врагов нет. Ты у нас во всех отношениях девушка положительная.
— Я тоже всегда думала, что никому ничего плохого не
делала и что врагов у меня в помине нет никаких. Оказывается, есть. Только
враги какие-то невидимые. Одним словом, бойцы невидимого фронта.
— А может, это связано о твоей профессиональной
деятельностью?
— Ты о чем?
— О том, что мы тут голову ломаем, а на самом деле все
проще простого. Может, это с работой твоей туристической связано?
— Каким боком?
— Светка, а вдруг ты кому-нибудь плохо путевку за
границу оформила? Может, кто-то таким образом свел с тобой счеты за плохой
отдых?
— Ой, Натка, не говори ерунды! Скажешь тоже!
