– Эта бесстыжая способна на все. Такая может делать два
дела одновременно. Я думаю, что у нее было два пистолета.
– Два пистолета? – не меньше меня удивился
следователь.
– Два, – подтвердила бабуля.
– Чокнутая! – У меня вконец сдали нервы. –
Еще скажи, что у меня было ведро патронов.
– Может быть. Такая сумасшедшая, как ты, может по
московским улицам и с автоматом ходить!
По лицу следователя было понятно, что ему уже все давно
ясно.
– Если вы утверждаете, что видели два пистолета, то где
тогда второй? Его тут нет.
– Она его в воду выкинула. – Бабушкиной фантазии
не было предела.
Следователь посмотрел на часы и, решив не терять времени
даром, объяснил бабушке, что происходит с теми, кто дает ложные показания, и
как складывается их дальнейшая судьба. Слова следователя произвели мгновенный
эффект. Бабуля опустила глаза и перевела все свое внимание на собачку, спросив
ее, не хочет ли она есть.
– Так вы готовы быть свидетелем и подписаться под
каждым вашим словом? – прищурил глаза следователь.
– А я ничего не видела, – тут же съехала бабушка.
– Как же так? А два пистолета, мужчина, стоявший на
коленях и просящий о пощаде?
– Не видела. Да у меня и зрение плохое. Я без очков
вообще ничего не вижу.
– Но ведь вы нам только недавно так красноречиво все
рассказывали.
– Наверное, мне просто померещилось. У меня в последнее
время случались галлюцинации. Это нормально. Я старый, больной человек. И
вообще мне домой пора. Я вышла только собачку выгулять. Она кушать хочет.
В знак доказательства сидевшая рядом с бабулей болонка
несколько раз пролаяла, и бабуля вместе с собачкой отошли от толпы.
– Пойдем, Муся. Пойдем. Ты уже, наверное, кушать
хочешь. Что-то мы с тобой здесь задержались и уже проголодались.
– Вот из-за таких бабушек в тюрьму попадают невинные
люди, – сказал кто-то из толпы, которая уже заметно поредела.
– Не такая уж она и невинная. Конечно, бабушка дала
лишку.
Как только меня доставили в изолятор, меня охватила жуткая
паника, и я попыталась надавить на жалость:
– Ребята, выпустите меня отсюда. Я же не убивала. Ведь
у вас же даже свидетелей нет.
– Тысячи преступлений совершаются без свидетелей, и,
между прочим, несмотря на это, совершившим преступление приходится нести
уголовную ответственность, – ответил мне самый старший.
– А то, что ты палила без разбора, думаешь, тебе даром
пройдет? – не мог не уколоть меня молодой прыщавый милиционер. – Если
все так будут устраивать беспредел, то что же тогда будет?
– Вы хотите сказать, меня посадят?
– А ты думала как? Вышла, постреляла – и все путем?
Нет, дорогуша, так не бывает!
Я не знаю, сколько времени я просидела в изоляторе, но мне
показалось, что прошла целая вечность. Периодически я закрывала глаза и не
верила в реальность происходящего. То, что сейчас произошло со мной, Руслан
всегда называл одной фразой, когда рассказывал про кого-нибудь из своих друзей.
Мол, его приняли опера. Получается, что меня сейчас тоже приняли опера. А еще я
подумала о том, как интуитивно почувствовала то, что хочу погулять налегке, и
оставила сумочку в машине Руслана. Когда сотрудники милиции меня обыскали, они
были очень удивлены, потому что у меня вообще ничего не было. Ничего, даже
нижнего белья, что привело их в состояние шока. А вот если бы я взяла с собой свою
сумочку, все было бы намного сложнее. Запрещенная аппаратура и книжка с уликами
конечно же не сыграли бы мне на руку и, вне всякого сомнения, привели бы в
бешенство Черепа.
Я не могла поверить в то, что я, девушка с незапятнанной
репутацией, сижу в изоляторе, как самая настоящая преступница, и меня
подозревают в убийстве своего близкого друга, человека, который мне был всегда
очень дорог. И тем не менее это была правда. Горькая, тяжелая и страшная
правда. Из разговора следователя я поняла то, что найденный рядом с Русланом
пистолет, тот самый, из которого я стреляла, должен пройти баллистическую
экспертизу, а эта экспертиза делается достаточно долго, от десяти до сорока
дней. Специальная лаборатория для проведения баллистической экспертизы
находится на Петровке, и там очень большие очереди. Правда, есть срочные дела,
которые требуют незамедлительной экспертизы, и все же маловероятно, что наш
случай подходит для незамедлительной экспертизы, и если это так, то нам
придется довольно долго ждать.
Внимательно слушая людей в форме, я отчетливо понимала, что
меня никто не собирается выпускать, что мне придется ждать эту злосчастную
экспертизу и что из стен изолятора временного содержания меня переведут в
следственный изолятор.
А это значит, что меня вряд ли спасет даже самый опытный
адвокат, потому что все улики налицо и прокурор обязательно подпишет санкцию на
мой арест. Чем больше я сидела на чересчур жесткой скамейке, намертво
привинченной к полу металлическими скобами, и смотрела в узкое окно, тем больше
не понимала, почему ко мне не приходит адвокат и почему Череп ничего не
предпринимает для того, чтобы меня отсюда вызволить. Я сидела на самом краю
скамейки, положив руки на колени, как нашкодившая школьница, и слушала, как
громко бьется мое сердце.
А затем произошло то, чего я ждала больше всего. Назвали мою
фамилию и повели в другую комнату. В этой комнате сидел Череп и листал какие-то
бумаги.
– Сан Саныч, вытащите меня отсюда! – громко
крикнула я и, не ожидая от себя ничего подобного, бросилась к нему на шею.
Глава 8
Для того чтобы вызволить меня из изолятора временного
содержания, Черепу понадобилось всего пару часов. Все это время я смотрела на
него глазами, полными надежды, и не могла не лить слез, которые почему-то
сильно раздражали Черепа.
– Прекрати. Мы сейчас вместе отсюда уедем. Только
сделай одолжение: не ной, пожалуйста, а то мне прямо муторно становится,
ей-богу.
– А вдруг меня отсюда не выпустят?
– Мы уйдем отсюда вместе. Ты никого не убивала, какого
черта ты здесь будешь сидеть. Сделаем подписку о невыезде, побудешь невыездной,
и дело с концом.
– Но ведь я прострелила колесо…
– Это уже сложнее. Я даже не знаю, под какие действия
это подпадает. Намного серьезнее, чем хулиганские. С этим придется повозиться
позже. Послушай, тебе заняться, что ли, было нечем? Ты какого черта стреляла?
– Я как-то не в себе была. Обезумела, что ли…
