– Постойте, – последние фразы взяли Ежи за живое. – Что значит «с кем ни попадя»? – спросил он строго. – Сплетни сплетнями, но всё, знаете ли, хорошо в меру.
– Да то и значит, – выпалила Кэти. – Год назад пытался за мной ухаживать один парень. Его звали Джузеппе Панини, сейчас он, слава богу, в тюрьме.
– И что? – нахмурился Ежи.
– Да то, что он сын небезызвестного Сильвестро Панини по прозвищу Стилет. Не слыхали о таком?
– Ну слыхал что-то, – признался Ежи. – Тот ещё тип. И что?
– Да то, что Джузеппе своими глазами видел, как его папаша и ваша драгоценная супруга… – Кэти оборвала фразу и вновь потупилась. – Я из хорошей семьи, доктор Пильман, – закусив губу, сказала она. – Мой отец директор хармонтской частной школы, а мама учительница. Я ни за что не пошла бы к вам в услужение, если бы…
– Если бы что? – ошарашенно переспросил Ежи.
– Я надеялась, – всхлипнула девушка. – Сама не знаю, на что. Извините.
Минутой позже за Кэти захлопнулась входная дверь.
Ежи обхватил руками голову и задумался. Дыма без огня не бывает, вспомнил он не раз приходившую на ум поговорку. Собственно, у него нет никаких оснований полагать, что эта поговорка работает по отношению к нечистоплотности мэра Рексополиса Цмыга и неприменима к одной из его помощниц. С другой стороны, обвинять Мелиссу, скажем, в охлаждении супружеских отношений у него тоже нет оснований. Разве что стали эти отношения несколько более редкими, чем были сразу после свадьбы, но причиной тому явно возраст, и в основном, возраст его собственный.
Можно обратиться в сыскное агентство, подумал Ежи. Он вспомнил фразу, произнесённую женой, когда женой она ещё не была. Первая же попытка проследить за ней станет и последней. Допустим, но что с того? Частные сыщики в своём деле профессионалы, заметить профессиональную слежку трудно, а неподготовленному человеку попросту невозможно, об этом Ежи неоднократно читал. Итак, Мелисса не узнает. Но теперь допустим, что сплетни подтвердятся, что же тогда? На душе стало противно и слякотно. На роль всеобщего посмешища – незадачливого близорукого мужа, он не подходит. Можно закрыть глаза на что угодно, только не на это.
Надо посоветоваться, решил Ежи. Кроме Яна, ему не с кем, других близких людей у него нет. Значит, на следующие выходные он навестит брата, да и конференция к тому времени уже закончится. На душе полегчало. Ежи поколебался с минуту, налил в рюмку на два пальца коньяку, залпом проглотил и отправился на боковую.
Конференция открылась в понедельник с утра. Посвящалась она гипотезе, выдвинутой российским учёным профессором Лавровым. Коллега Лавров, опираясь на собранную в шести Зонах информацию, предполагал, что расширение Зон четвертьвековой давности лишь первое звено в цепи предстоящих. В частности, русский профессор предлагал план тотальной эвакуации населения и собирал подписи коллег под апелляцией к руководству Института для выделения необходимых средств.
Оппонент Лаврова, директор хармонтского филиала Института доктор Бергер, хотя и соглашался, что новые расширения возможны, предлагал особого значения им не придавать. Жилые сооружения и производственные постройки давно были эвакуированы, и в непосредственной близости от границы хармонтской Зоны находилась сейчас лишь исследовательская лаборатория, в которой Ежи некогда работал. Персонал лаборатории к неожиданностям был готов, так что паниковать и тратить средства, чтобы избежать надуманной, гипотетической, опасности, доктор Бергер считал нецелесообразным.
На третий день после открытия конференции трехчасовой доклад зачитал с кафедры и доктор Ежи Пильман. Он представил на рассмотрение коллег промежуточный вариант.
– Не переходи мост, пока не подошёл к нему, – процитировал Ежи старую английскую поговорку. – Расширениям Зон двадцатипятилетней давности предшествовала наступившая задолго до них повышенная активность. Если таковая начнётся вновь, времени подготовиться к сюрпризам будет достаточно. Тем более что повторное расширение, если оно и случится, сюрпризом уже не станет.
Завершилась конференция праздничным банкетом, который почтил присутствием известный благотворитель и меценат, мэр Рексополиса Карл Цмыг. Неужели правда, мрачно думал Ежи, глядя исподлобья на сидящего во главе стола весело хохочущего мэра и на улыбающуюся помощницу по организационным вопросам по левую руку от него. Господин Цмыг был само обаяние напополам с красноречием: он поднимал тосты, произносил речи, острил и вовсю хохотал над шуточками учёных. Мелисса соответствовала. Она почти не изменилась с годами, думал Ежи, автоматически поглощая праздничные деликатесы и не ощущая вкуса. Его жене сейчас тридцать пять, а выглядит она лет на десять моложе. Изящная, светловолосая, с искрящимися весельем зелёными глазами и ямочкой на подбородке. Достойная помощница наидостойнейшего общественного деятеля, что говорить. Не дождавшись завершения банкета и не прощаясь, Ежи вышел вон. Институтский охранник подогнал машину к крыльцу, предупредительно придержал дверцу. От полагающегося по штату личного шофёра Ежи в своё время отказался. Он уселся за руль, включил зажигание и поехал в научный городок, передислоцированный в Рексополис из ныне провинциального Хармонта.
Накануне субботы вечерний город гулял. Беззаботно фланировала по центральным улицам молодёжь. Люди постарше степенно оккупировали выносные ресторанные столики. На перекрёстках уличные музыканты исполняли рок, джаз и блюз. Рекламные огни: красные, жёлтые, зелёные, фиолетовые – придавали всеобщему веселью привкус разбитного ярмарочного балагана.
Ежи пересёк центральную площадь со строгим и величественным, выполненным под старину зданием мэрии. Площадь носила имя Валентина Пильмана, и Ежи, который вот уже десять лет этим гордился, неожиданно почувствовал неприязнь. Пару секунд он не мог понять, откуда она взялась, и осознал это, лишь свернув с площади на улицу Барбриджа. Переименовали её недавно, раньше называлась улица в честь одного из бывших директоров Института. В отличие от прочих центральных городских артерий, здесь было спокойно и тихо. Вдоль чугунных, украшенных позолотой оград, расхаживали подтянутые, сосредоточенные парни. Возвышалась на улице Барбриджа, на равном расстоянии от обоих её концов, роскошная резиденция мэра. В окружающих её домах жили семьи его свиты. Ежи поморщился: часть свиты носила прозвища, которые непременно упоминались репортёрами наряду с фамилией. Носатый, Гундосый, Одноглазый, прекрасная компания. Правда, Одноглазый, кажется, уже умер, если только его не убили.
Домой Ежи приехал в отвратительном настроении. Поднялся в кабинет, уселся за стол и стал смотреть на висящий на стене напротив портрет Валентина. Нобелевский лауреат был на нём изображён молодым, жизнерадостным, таким, которого Ежи впервые увидел, когда учился во втором классе арлингдейлской общеобразовательной школы.
– Извини, отец, – сказал Ежи с горечью.
– Вы меня звали, доктор?
Ежи оторвал взгляд от портрета и посмотрел на застывшую в дверях домработницу.
– Нет-нет, – смущённо сказал он. – Это я, похоже, разговаривал с самим собой.
