«Несчастная любовь в своем роде прерогатива мужчин, в том
смысле что она возможна для них без душевного ущерба. Она даже их украшает.
Смотреть на безответно влюбленную женщину неловко, как
тяжело и неловко смотреть на женщину, которая пытается взобраться в трамвай, а
здоровенный мужчина сталкивает ее с подножки.
Многие мужчины принадлежат к числу тех людей, которые когда
идут под руку с женщиной, то повисают на ней всей своей тяжестью – разумеется,
сами того не замечая. Женщины, выходящие замуж за подобных людей, поступают
неосмотрительно.
Традиция, приписывающая однолюбам способность к особо
глубокому и сильному чувству, требует пересмотра. Скорее всего это чувство со
временем мельчает. Настоящее любовное страдание – болезнь слишком мучительная
для того, чтобы стать хронической. Человек с единой несчастной любовью на всю
жизнь любит не желанием, а памятью. Эта любовь совсем не мешает работать,
путешествовать, жениться, выходить замуж и производить детей. Она, пожалуй,
мешает самому главному – быть счастливой».
ЛИДИЯ ГИНЗБУРГ, литературовед
МНЕ ХОЧЕТСЯ ПОСВЯТИТЬ ЭТОТ РОМАН МОЕЙ ПОСТОЯННОЙ
ЧИТАТЕЛЬНИЦЕ ЛЮДМИЛЕ…
С этой очаровательной женщиной я познакомилась на своей
презентации, и она пустила меня в свою душу. Она рассказала мне о том, о чем не
могла рассказать никому из своих близких. Она поведала мне про то, как она
училась любви, как она обжигалась, падала, вставала с колен и не переставала
верить в то, что любовь где-то есть. Она рассказала мне свою исповедь, показала
дневник и разрешила прочитать неотправленные письма. Она хотела освободиться от
той лжи, которая навалилась на нее в последнее время и с которой ей было тяжело
справиться и уж тем более праведно жить. Временами она была похожа на негатив –
под белым я всегда находила черное, но временами я видела слишком много
«непроявленных снимков», которые мне самой пришлось «проявить». Мы обе пытались
переставить некоторые фигуры в прошлом, но на шахматной доске времени обратных
ходов нет и никогда не будет.
Людмила думала, что я пишу от первого лица по той причине,
что пишу о себе, но это не так. Я, как и прежде, пишу от первого лица, но эту
книгу я пишу о ней. К сожалению, мне довелось познакомиться с Людмилой, когда
она уже была морально опустошена, когда ее лицо уже ничего не могло выражать,
кроме душевной боли, а в ее глазах уже не было ни горения, ни бунта. И все же я
благодарна ей за то, что она нашла в себе силы довериться мне, потому что к
тому моменту, как мы стали общаться, у нее уже ни на что не осталось сил. А еще
она разрешила не менять в этом романе ее имя.
Сидя в кафе за столиком напротив Людмилы, я всматривалась в
ее лицо и видела перед собой лицо обреченного и несчастного человека. Она
пыталась найти причины, почему она так несчастна и одинока, и приводила самые
различные. Например, говорила она, такое с ней произошло, потому что она
женщина, а это значит, что с самого рождения она уже обречена на заведомую
несправедливость, так как она родилась в неблагополучной, по ее словам, стране,
которая перевернулась вверх дном и где уважение к женщине – понятие
неустойчивое, а слово «долг» уже давно потеряло свой смысл.
Она призналась мне в том, что она уже давно не ощущала вкуса
жизни, что она вышла замуж за человека, который когда-то ее жестоко предал, но
она попыталась его простить. Простить она все же смогла, а вот забыть про
предательство у нее не получилось, и она вступила в семейную жизнь с болью,
которая подтачивала ее изнутри. Чем дольше она живет со своим мужем, тем все
больше и больше теряет саму себя, потому что уже давно закрывает глаза на его
многочисленные измены. Она со слезами на глазах вспоминает то время, когда была
по-своему счастлива, вольнолюбива, интересна сама себе и тем, кто был рядом.
Она уже привыкла к той мысли, что больше не принадлежит себе, что она стала
слишком покорной и теперь ею движет безграничное подчинение. Она рассказала мне
о том, как она одинока: близкие далеко, муж – чужой человек, а впереди пустота.
Я всматривалась в ее бледное лицо и видела, что эта женщина
уже почти на грани. Она не ищет себе оправданий, она медленно, но верно
продвигается навстречу беспощадному одиночеству, слишком рано думает о смерти и
сожалеет о том, что не смогла урвать у жизни хотя бы маленький кусочек счастья.
Я чувствовала горечь, слушая рассуждения молодой и интересной женщины о том,
что смерть – это спасение, потому что с ее приходом исчезает ответственность за
жизнь.
А я… Я всего лишь рассказала ей о себе и о том, что я каждый
новый день воспринимаю как благо. Я помогла ей посмотреть на мир не глазами
женщины, живущей на последнем вздохе, а глазами женщины, у которой все еще
впереди, которая не имеет морального права говорить, что у нее все сломалось
внутри, что у нее нет сил, и которая будет бороться, несмотря ни на что, потому
что, если человек не захочет помочь себе сам, ему никто не поможет.
В кафе зашел бродячий музыкант, заиграл и запел надорванным
голосом. Мы рассмеялись и попытались услышать музыку в себе, ту, которая играет
на струнах нашей души. Из кафе можно было рассмотреть потрясающий вид на город.
Мы, как завороженные, смотрели на красивый пейзаж, и я говорила Людмиле о том,
что нужно, чтобы душевная боль отошла на второй план. А нужно – быть жадной до
жизни. Вот мне, например, так хочется жить, так много необходимо сделать и еще
столько всего успеть совершить…
Я знала, что в случае с Людой не все потеряно. Ей просто
нужно круто изменить свою жизнь. Всего одно выстраданное годами усилие, и…
Нужно просто оттолкнуться от берега… Если она вспомнит о чувстве собственного
достоинства, о годами запрятанной гордости и сделает всего один шаг… да, один
шаг… тогда все переменится. Вся жизнь пойдет совсем по-другому. И это не
значит, что впереди одиночество. Впереди полноценная жизнь, ласковое солнышко
за окном, свежий ветер, которым хочется дышать и дышать, новое увлечение и
новая светлая любовь… Роль ущербного и несчастного человека не для Людмилы,
потому что она из тех, кто в состоянии изменить свою жизнь. Она сама сделала
свою жизнь несчастливой и поставила на себя клеймо неудачницы, и она сама
сможет снять это клеймо, если не побоится начать все сначала. Я не хочу петь
гимн одиночеству, хотя иногда оно бывает полезно. Полезно для того, чтобы мы
могли пересмотреть и переосмыслить свои взгляды на вещи. Я хочу петь гимн
переменам, потому что мы начинаем жить полноценно и счастливо только тогда,
когда боремся или что-то меняем в своей жизни, а также меняем самих себя,
наполняя свое естество не только любовью к окружающим людям, но и к самим себе.
Возлюби себя, как ближнего своего, и тебя полюбят другие.
