Посмотрев на Дарью крайне удивленными глазами, я подняла
руку и потрогала ее лоб.
– Послушай, а у тебя случайно температуры нет?
– Случайно нет, – обиженно произнесла Дарья и
убрала мою руку со своего лба.
– Ты не обижайся. Просто этот Николай не имеет для меня
особого значения. Ну, послала письмо и послала. Я не верю в нормальные
отношения между людьми по переписке. А тем более с теми, кто сидит за колючей
проволокой. Я твердо знаю одно: в такой игре один строит миражи, а другой
помогает ему их строить, при этом используя его на полную катушку.
– Зря ты так думаешь. Я же жду того, кто сидит за
ключей проволокой.
– Ой, Даша, дай бог, чтобы он оказался тем, кто тебе
нужен.
– А я считаю, что мне повезло. Не знаю, кто там кого
использует, но уверена, что мы оба любим друг друга. Ему тридцать пять лет. Он
очень красив и талантлив. Он художник и рисует просто потрясающие картины. Он
также закончил театральный институт, но так получилось, что стал
бесперспективным актером, а зато стал перспективным художником. Его картины
хорошо продавались, и именно этим он зарабатывал себе на жизнь. У него была
своя мастерская в центре Москвы.
– Если он так талантлив и перспективен, то каким
образом оказался за колючей проволокой?
– Беда никогда не приходит одна. Все рухнуло в
одночасье. Сгорела его мастерская. Любимая ушла к другому, а его картины
перестали кого-либо интересовать. Он стал получать за них сущие гроши, на
которые тяжело прожить самому, не то что строить семью. А ведь ему уже тридцать
пять лет. Это не так много, но и не мало. Человек в тридцать пять лет должен
состояться, а у него все рухнуло. У него началась депрессия, из которой он
попытался выбраться собственными силами. Для того чтобы вернуть любимую и
заработать денег, ему пришлось пойти на преступление, за которое он и был
осужден.
– Он кого-то ограбил?
– Да. Теперь он уже все понял и все осознал. Он понял,
что если любимая ушла к другому, то из-за этого незачем идти на преступление и
уж тем более незачем ее возвращать. Он понял, что из любой депрессии можно
выбраться достойным образом и всегда можно начать все сначала.
Как только Дарья замолчала, я взяла ее руку в свою и осторожно
спросила:
– Даша, а ты уверена, что этот художник – твоя вторая
половинка?
– Конечно! – восторженно ответила та.
– Что-то он, как мне кажется, какой-то чересчур
депрессивный и к жизни неприспособленный. Вот освободится он… и что ты с ним
делать будешь? Картинами его торговать?
– Ну, зачем ты так сразу… Мы же любим друг друга, а это
значит, что нас не испугают никакие трудности. Устроится работать. И не
обязательно актером или художником. Если мужик не лодырь и хочет прокормить
семью, то он обязательно ее прокормит. А уж если ему хочется рисовать, то пусть
рисует в свободное от работы время. А я буду его вдохновлять. Я буду его музой.
– Ой, Даша, а ты не боишься?
– Чего именно?
– Связывать свою жизнь с уголовником. Все-таки у тебя
дочка маленькая.
– Он уголовник, только пока сидит, а когда он выйдет на
свободу, то какой же он уголовник? Он будет такой же, как и мы все. Люся, да ты
пойми: все мы можем преступить закон. Сейчас жизнь такая собачья! Не своруешь –
не проживешь. Если человек попал за решетку, это не означает, что на нем нужно
ставить крест. Он далеко не конченый человек. Любому нужно давать шанс на
нормальную и достойную жизнь. А что касается моей дочки… Поживем – увидим. Быть
может, он станет для нее хорошим отцом. Что ни говори, а человек он хороший. Я
это чувствую, а мои предчувствия еще никогда меня не подводили.
Этой ночью я очень плохо спала, потому что меня бил озноб. Я
проснулась от того, что мне очень сильно захотелось плакать и меня по-прежнему
била дрожь. Встав с кровати, я тут же укуталась в цветастый плед, заварила себе
чаю с мятой и села рядом с окном, пытаясь всмотреться в темноту улицы. От
мятного чая наступила приятная успокоенность, которая заставила меня лечь
обратно в кровать. Уютно устроившись, я начала бездумно разглядывать потолок.
С трудом дождавшись утра, я покидала в сумку несколько
сменных вещей, надела легкие джинсы, натянула вязаную кофточку и спустилась к
служебной машине, которую прислал к моему дому шеф. Поздоровавшись с водителем,
я устроилась как можно удобнее в салоне и тут же спросила:
– Сережа, а мы сейчас за Олегом Глебовичем заедем?
– Шеф уже там.
– А когда он успел?
– Он велел мне его еще вчера отвезти. А тебя привезти
утром.
– Никак не могу понять: зачем я ему сдалась? У меня в
офисе работы полно.
– Может, ему на даче некому кофе заваривать, –
рассмеялся Сережа.
– Не смешно. У него домработница есть.
– Да это я так. Пытался изобразить шутку. Хозяин –
барин. Он нам говорит, а мы выполняем. И на сколько он тебя завербовал?
– На два дня.
– Ничего. У него дача роскошная. Вся в соснах. Подышишь
свежим воздухом, от Москвы отдохнешь, – попытался успокоить меня водитель.
– Да как же я от Москвы отдохну, если он собрался меня
у себя на даче за компьютер засадить? Вот я еду и думаю: почему он меня из
офиса дернул? Такое впечатление, что у него просто-напросто начинается
полнейшее самодурство. Другими словами я это объяснить не могу.
– А может, он без тебя не может? Что, если ему нужно
тебя лицезреть, тогда и отдых у него пройдет более полноценно?
– Бред какой-то.
Мы подъехали к роскошной даче, стоявшей посреди соснового
леса, и въехали на ее территорию.
– Ох, красота! – восторженно произнес
водитель. – Если бы Олег Глебович мне командировку на свою дачу выписал, я
бы от нее не отказался. Когда еще побываешь в таком красивом и живописном
месте.
Взяв в руки сумку и помахав водителю рукой, я улыбнулась
своему шефу, который вышел меня встречать, да не в чем-нибудь, а в длинном
банном халате. Его вид заметно меня смутил и заставил насторожиться.
– Здравствуй, Люсенька. Как доехала?
– Спасибо, неплохо. А вы, я смотрю, только проснулись?
Шеф запахнул слегка разъехавшиеся полы халата и раскурил
свою неизменную трубку.
– Люсенька, я только что принял хороший душ и искупался
в бассейне. Настроение просто отличное! Мне даже показалось, что я помолодел
лет эдак на двадцать.
– Вот видите, отдых идет вам на пользу.
