– Ой, черт! Совсем забыла.
– Нужно помнить. Иначе, как Вероника улетит?
– А если меня там уже ждут?
– Кто?
– Дарья, не делай вид, что ты не догадываешься. Ну кто
может меня ждать? Милиция.
– Рано еще. Я думаю, что с утра ты еще успеваешь и
заехать домой, и появиться на работе. А затем некоторое время тебе лучше там не
появляться. Возьми все самое необходимое. После этого поедешь на встречу с
Вероникой. Твоя основная задача – убедить ее в том, чтобы она вылетела как
можно быстрее.
– Она сказала, что подыщет горящую путевку, чтобы можно
было вылететь в течение суток.
– Чем быстрее она улетит, тем спокойнее мы будем себя
чувствовать.
– Это точно. Даша, знаешь, а ведь я сейчас уснуть вряд
ли смогу, хоть и устала страшно… В голове все ходуном идет!
– Все-таки постарайся уснуть. Ложись и ни о чем не
думай, – ласковым голосом настаивала подруга.
Даша выключила торшер и направилась в спальню.
– Даша! – тут же окликнула ее я, приподняв голову.
– Что?
– Давай, я на секунду шефу позвоню на мобильный и сразу
спать лягу.
– Зачем?
– Я просто проверю, менты уже там или нет.
– Сама посуди, время черт знает сколько – и как будет
смотреться твой звонок начальнику в такое позднее время?
– Если менты там, то они снимут трубку, а это значит,
что мне завтра лучше ни на работу, ни домой не заявляться. Меня повяжут сразу.
– Люська, я от тебя никогда таких речей раньше не
слышала.
– Каких?
– Ты говоришь, как закоренелая преступница.
– А я и есть теперь закоренелая преступница. Даша,
давай позвоним, а…
Дарья вновь включила торшер и села на краешек дивана.
– Послушай, ты сегодня спать собираешься или нет?
– Да какой, к черту, сон?!
– Обыкновенный. Осталось спать всего ничего. Ты с каким
лицом встанешь?
– Да кому нужно мое лицо?
– Не скажи. Очень даже скоро ты будешь холеной и
роскошной дамочкой по имени Вероника. Ты должна выглядеть на все сто.
– Даша, ты меня не слышишь, что ли? Я хочу позвонить
шефу на мобильный.
– Да зачем тебе ему звонить-то?! – моментально
вспылила Дарья. – Спи лучше. Неужели ты не понимаешь, что если трупы нашли
и в доме кто-то есть, то своим звонком ты накличешь лишние вопросы. Вообще-то
маловероятно, что на даче уже милиция, но мы не должны совсем отказываться от
этой версии. Я думаю, что в доме все по-прежнему, но если там кто-то есть и
твой звонок определится в такое время, то он будет выглядеть очень
подозрительно. Ментам сразу захочется установить, что за персона может
позволить себе звонить в такое время.
– А я с твоего позвоню. У тебя же номер засекречен… – Я
посмотрела на Дашу решительным взглядом и пошла в наступление: – Даша, дай свой
телефон, или тебе телефона жалко?
– Глупости. Просто я не понимаю, зачем тебе это надо.
– Если я тебя об этом прошу, значит, мне надо. Это
вопрос жизни и смерти, пойми.
– Да какой жизни и смерти? Что ты несешь?
– Даша, дай телефон! Мне нужно позвонить!
– Тише ты, дочку разбудишь.
Даша протянула мне трубку и немного нервно сказала:
– Звони, если это вопрос жизни и смерти. Мой номер все
равно не определяется.
– Спасибо.
Набрав номер своего шефа, я облегченно вздохнула, потому что
никто не снял телефонную трубку, а это значило, что дом Олега Глебовича был все
еще пуст и в нем все оставалось на своих местах.
Глава 10
К моему удивлению, я сразу уснула, как только за Дарьей
закрылась дверь в спальню. Я увидела страшный сон, от которого мне хотелось
кричать и биться в истерике. Я увидела мрачную камеру, в которой содержалось
около восьмидесяти женщин, одной из которых была я. Я сидела на верхних нарах и
думала о том, что я здесь долго не протяну. Спертый воздух и духота, а у меня
постоянное головокружение. Мне казалось, что нас загнали сюда на смерть, потому
что нормальный человек долго не выдержит в таких жутких условиях. Я попробовала
возмутиться по поводу того, что санитарные нормы позволяют содержать в камере
двадцать пять человек, а нас здесь даже больше восьмидесяти. На мое возмущение
сидевшие на своих нарах женщины отреагировали громким смехом. Они сказали мне,
что я обязательно привыкну, что возмущаются только новички, а через две недели
они привыкают к таким скотским условиям и начинают относиться к ним совершенно
спокойно. Я смотрела на злые, изнеможенные и бледные лица этих женщин и не
понимала, о чем они говорят. Я не могла понять, как можно привыкнуть к грязи, к
чесотке, к вонючим подушкам, к отсутствию кислорода, к помоям, которые только
назывались пищей, и к деградации личности. Лежа на своих нарах, я смотрела в
самый дальний конец камеры, где находилось небольшое квадратное окно со ставнями
и решеткой, и глотала собственные слезы. В этом окне не было видно неба, а
только решетка, за которой была еще одна решетка, за ней еще, и еще…
Я старалась наладить дыхание, но у меня не получалось. Я
могла сделать вдох, но выдох давался мне с огромным трудом. Было слишком жарко,
словно я лежала где-то в парной, из которой было невозможно выйти. Я ждала
смерти, потому что была слишком слаба и не приспособлена к подобным условиям.
Многие женщины разделись до нижнего белья, от вида которого начинало воротить
еще больше – слишком грязным и потным оно было. Некоторые повязали головы
мокрыми полотенцами и смачивали их холодной водой каждые полчаса. Глядя на
женщин, я поняла, что тоже должна раздеться, потому что вся моя одежда прилипла
к телу. Я не понимала, как можно отбыть тут какой-то срок, и была уверена, что
умру этой ночью. Я задохнусь во сне, потому что с каждым вздохом дышать мне все
труднее и труднее. Посреди камеры стоял стол, за которым сидели женщины и пили
крепкий чай из жестяных кружек, ручки которых были обмотаны изолентой. Я не
могла пить такой крепкий чай, мне было от него очень плохо. Меня сразу мутило,
и я не понимала, почему другие женщины от него просто балдеют.
