Стада пригнали с летних пастбищ. Но Киркей не вернулся в табун. Исполнилась давняя его мечта. Он стал хозончи Айдыны. Его радовало, что она не забыла о своем обещании и оставила в дружине, хотя он не поймал Ирбека, а привез всего лишь косы шамана.
Айдына молча выслушала его и велела сжечь косы Ирбека в костре. По ее приказу новый шаман рода Аппах разломал его бубен и колотушку, их бросили в ту же пропасть, где погиб Ирбек.
Одна беда: полученные в схватке раны загноились, шея и колено распухли. И вновь Ончас выхаживала Киркея: промывала раны настоями трав, накладывала повязки с барсучьим салом.
Однажды его навестила Айдына. Целый день поила отварами, тихо сидела рядом. Но, когда Киркей пытался заговорить, отвечала неохотно и в глаза не смотрела. Взгляд ее был тосклив и устремлен куда-то далеко, за стены юрты. Киркею очень хотелось напомнить ей о былой дружбе, сказать, наконец, о своей любви. Он даже посмел коснуться пальцами ее руки, но Айдына напряглась и посмотрела на него так зло и одновременно высокомерно, что он стушевался. И попыток сблизиться с ней больше не возобновлял.
С тех пор как Киркей испил из рук Айдыны целебный отвар, он стал быстро поправляться. Но духи гор и тайги, вернув силы Киркею, должно быть, не до конца отпустили его душу. И без того немногословный, он и вовсе замолчал, стал задумываться, на вопросы отвечал односложно. В последнее время облюбовал скалу возле аала и подолгу сидел на ее вершине в одиночестве, положив на колени руки и уронив на них голову.
Девять весен прошло с того времени, когда он впервые увидел Айдыну. Старая росомаха напала на девочку недалеко от юрты Ончас. Почти слепая была росомаха и не смогла увернуться от Киркея. Тогда у него не было ни лука, ни копья. Он заколол зверя ножом, который достался ему от отца. В схватке росомаха прокусила Киркею ладонь. Но мальчик не заметил боли. Айдына смотрела на него испуганными глазами. Он смеялся, чтобы ободрить ее. А кровь капала на траву…
Тогда Айдына сняла платок и неумело перевязала рану. Он до сих пор помнил, как дрогнуло сердце, когда тонкие пальчики коснулись его кожи. А вечером Салагай натер большой палец внука мясом росомахи и сказал: «Ты подбил первого зверя! Теперь ты охотник, Киркей».
Но сейчас он мог наблюдать за любимой только издали. Ведь он был всего лишь простым воином, а она – вождем улуса. Даже старейшины родов относились к ней с почтением. Впрочем, Айдына не любила, когда ей перечили. Ее побаивались и хитрые чайзаны, и отважные матыры. Еще свежо было воспоминание о том дне, когда она выступила против Ирбека. В улусе шепталась, что сила Арачин и мужество Теркен-бега передались их дочери.
Как когда-то Чайсо, Киркей прилежно занимался с молодыми воинами и сам подолгу упражнялся в стрельбе, возвращая рукам былую твердость, а глазу – меткость. Ведь сама Ончас, почетная старуха рода, сшила ему колчан, а потом опоясала его этим колчаном с девятью стрелами, потому что по меткости он превзошел всех молодых лучников. Она же надела ему на палец медную пластину – дапсы, что хранит руку от удара тетивы.
Со временем он стал еще сильнее, еще ловчее. Он дрался на пиках и саблях с пятью воинами и вышел победителем. Он исхитрялся удерживать пальцами несколько стрел и пускал их с такой быстротой, что они летели одна за другой. Даже бывалые воины качали головами: «Вот это лучник!» Ни одна стрела не пролетела мимо цели, будь то ветка толщиной с палец или бычья шкура с белым пятном, удаленная на полтысячи шагов. Он заказал себе невиданный лук – на локоть выше его роста и такой тугой, что ни один лучник не смог натянуть на него тетиву. Стрелы – каждая с пастуший посох. Наконечники же стрел не длинные и плоские, как лист ивы, а четырехгранные, чтобы доспехи пробивать. На пробу он просадил стрелой прочнейшие латы, а заодно и доску, на которую их повесили.
Покончив с занятиями и отпустив людей, он уходил куда-нибудь в тень и лежал, ко всему равнодушный. Тяжкие думы бродили у него в голове. Думы о своем предназначении в этом поднебесном мире.
Ценность человека – только в его силе и оружии, он стремится пасть в бою, смерть от болезни – позор для воина. «Человек рождается дома, а умирает в поле» – так наставлял его старый Салагай.
Киркей знал: ему суждено погибнуть в схватке. И ни о чем не жалел, разве лишь о том, что не сумел завоевать сердце любимой…
Но однажды его нашел первый силач в улусе Адол и велел немедленно явиться к Айдыне.
Киркей летел к ней как на крыльях, чувствовал, что вызвала не случайно. Айдына ждала его в своей юрте. Вышла навстречу и только спросила:
– Я могу доверять тебе?
Киркей задохнулся от восторга. Глаза его засияли, но слова застряли в горле, и он лишь молча кивнул.
Ночью они выехали из аала. Кроме Киркея Айдыну сопровождали еще два воина – Адол и Хапчас. К утру они тайно подобрались к стану орысов, долго кружили вокруг да около, но никаких действий не предпринимали. Киркей недоумевал. Спящих можно было взять голыми руками. Сторожа у них были никудышными: дремали возле костра, который почти потух, и даже, когда всхрапнул конь Адола, оступившись на камнях, ухом не повели на этот звук.
Зато заволновались кони орысов – почувствовали чужаков. Движением руки Айдына приказала своим воинам отступить в лес. Но, верно, чего-то ожидала… Позже Киркей видел, как вышел из зарослей молодой орыс, но Айдына, застигнутая врасплох его появлением, и не подумала ускакать прочь. Больше того, она запросто могла убить его или приказать своим хозончи заарканить безоружного орыса. Но не сделала ни того, ни другого. А в довершение всего позволила схватить свою лошадь под уздцы…
Киркей напрягся, поднял лук, еще мгновение – и стрела бы пронзила орыса насквозь. Но Адол сердито прикрикнул на него, – похоже, он знал о чем-то больше Киркея. В это мгновение Айдына ударила Элчи камчой, и та мигом вынесла ее на поляну. Девушка и орыс что-то кричали друг другу. И когда воины присоединились к Айдыне, лицо ее пылало, а из глаз катились слезы.
Даже в детстве Киркей не видел ее плачущей. А сейчас она всхлипывала, как обиженная девчонка, вытирая глаза рукавом. Притихшие хозончи молча следовали за ней. А Киркей вдруг решился и подъехал к Айдыне. Было невыносимо видеть ее слезы.
– Айдына, успокойся… – только и успел сказать.
Она смерила его разъяренным взглядом, раздраженно фыркнула и вновь огрела Элчи плетью. Лошадь рванулась вперед. А Киркей вдруг понял, что их поездка была неспроста. Ради этого голубоглазого орыса выехали они ни свет ни заря и, пренебрегая опасностью, вертелись возле вражеского стана. Только эта встреча не принесла радости Айдыне.
С той поры Айдына вовсе перестала разговаривать с Киркеем. Несколько раз он видел, как она поднималась на Изылтах и подолгу оставалась там. А однажды услышал ее пение, и столько боли и бесконечной тоски было в этой нехитрой мелодии, что у него зашлось сердце от безысходности. Это голубоглазый орыс заставил горевать Айдыну. Это из-за него она расплела девичьи косы…
В то мгновение он поклялся верховным богам непременно найти и убить орыса. И не исполнил свою клятву, когда нашел его вскоре – раненого, измученного – в яме-ловушке…
