Он притащил орыса в аал на аркане, бросил возле юрты Айдыны. Она выбежала из юрты, кинулась к пленнику. Киркей спешился, буркнул:
– Бери его! Делай что хочешь!
И, скрипнув зубами, отвернулся. Не было сил видеть лицо любимой. Оно скривилось от боли, на глазах выступили слезы.
– Мирон! – Айдына встала на колени перед потерявшим сознание орысом, принялась поспешно развязывать веревки. Адол рванулся ей на помощь, но Киркей стоял молча, как вкопанный. Наконец веревки упали на землю. Адол, смотав в кольца аркан, бросил его Киркею. Тот поймал и отошел в сторону, наблюдая за Айдыной и орысом. Она приподняла голову пленника, обтерла платком грязное лицо…
Орыс открыл глаза. Прошептал, расплывшись в счастливой улыбке:
– Нашел!..
И вновь его голова безвольно упала на грудь.
Айдына вскочила на ноги. Опять ее взгляд стал жестким, лицо непроницаемым. Бросила сквозь зубы Адолу:
– Отнеси его в юрту к Ончас!
Глянула на Киркея.
– Смотри, если хоть волос упадет с его головы…
И крикнула, отвернувшись:
– Никишка, иди сюда!
Из-за юрты показался еще один пленник. Этого орыса днем раньше нашли в тайге охотники. Но Айдына встретила его как родного. Велела переодеть, накормить…
Пленник с радостью скинул грязную, всю в копоти и дырах одежду. И еду умял с удовольствием. Затем Айдына позвала его к себе, и они о чем-то долго разговаривали. Правда, после беседы ее лицо помрачнело, и она велела Киркею вернуться в тайгу с наказом изловить всякого орыса, которого удастся обнаружить на болотах ли, в горах ли…
На пепелище воины Киркея наткнулись на обгоревшие кости трех лошадей, но человеческих не нашли, из чего сделали вывод, что орысы благополучно вырвались из огня. Найти кого-то из казаков, спасшихся от лесного пала и рассыпавшихся по окрестным горам и долам, так и не удалось. Правда, на перевале они заметили несколько всадников. Но были ли то орысы или кто-то другой, не разглядели. Слишком далеко, да и Киркей не спешил объявляться. Просто отметил, что чужаки бродят по тайге. А чужаков всегда нужно опасаться.
На обратном пути решили проверить ловчие ямы. И на дне одной из них обнаружили окровавленного орыса. Думали, что погиб, напоровшись на колья. Но нет! Оказался живучим. Шевельнулся, застонал. Не будь рядом Адола и Хапчаса, Киркей и пальцем не шевельнул бы, чтобы вытащить раненого из ямы. Пусть бы подох, собака! Никто не звал его в кыргызские земли!..
Киркей вздохнул. На свою голову спасли они орыса. Не ведает Айдына, что творит! Поступает как женщина, а не как воин!
Он сжал рукоять боевого ножа. Ничего, придет время, и он порвет орыса на куски! Посчитается с ним за свою несбывшуюся любовь и за те мучения, что она ему принесла!..
* * *
Несколько дней Мирон выкарабкивался из тесного плена жутких видений, рвался из душившего его кокона, боролся с лихорадкой и болью, ломавшей и раздиравшей тело. Сквозь мутную пелену бреда являлись ему то старик с седыми космами и перьями на голове, то старуха с темным, как старый корень, лицом. Старик мельтешил, точно мошкара над фонарем, окуривал Мирона пахучим дымом, подскакивая и кривляясь, стучал в бубен, звенел бубенцами на одежде, что-то хрипло бормотал…
Сполохи огня метались по стенам, извивались в пляске уродливые тени… Низко склонившись, старуха тоже что-то бурчала и, приподняв ему голову, подносила к губам пиалу с горьким отваром. Он послушно его выпивал и снова впадал в забытье, в котором к нему снова и снова приходил отец с окровавленной головой и все просил о чем-то, умолял, хватал за руки, тянул куда-то, но Мирон вырывался, отталкивал его, изнемогая и от борьбы, и от страха…
Но однажды вместо отца привиделась Айдына. Она шла к нему через заросший ромашками луг. Тот самый, на берегу Дона, с ласковой травой, не успевшей выгореть под палящим солнцем. Там, на пару с Захаркой, они до одури гоняли толстых сурков. Стоя столбиком над норой, зверьки громко свистели, предупреждая об опасности, и всегда успевали скрыться под землей прежде, чем их настигали юные охотники. Чуткие стрепеты с дребезжащим криком «Пржи! Пржи!» взлетали из ковыля или со всех ног улепетывали в овсы. Но неудачи не огорчали друзей. Они тут же находили новые забавы. Ловили кузнечиков и стрекоз, убегали от грозных шмелей и отправляли в полет, вставив в брюхо соломинку, кусачих оводов. А повзрослев, скакали взапуски на лошадях, вспугивая перепелов и дроф, или подглядывали из кустов за купавшимися девками…
Белые меловые кручи, теплая, как матушкины руки, донская водица, желтые кувшинки в заводях… Девки называли их кубышками. Заткнув подолы юбок за пояс, они заходили в реку и собирали цветы, весело перекликаясь… Их молочно-белые ноги, круглые колени, полные бедра приводили в непонятный трепет двух проказников. Сладко томилась душа, чего-то хотелось, но чего именно – понимание пришло позже… Но с Айдыной все было по-другому. С нею он забывал дышать, а расставание и вовсе рвало его сердце на куски.
Даже в бреду он задыхался от любви к ней. Белое платье, словно сотканное из утреннего тумана, струилось, как дым над очагом, обволакивая тело Айдыны. Оно сияло тысячами алмазных брызг, сверкало и переливалось, точно роса под солнцем. А на руках она держала младенца. И на миг Мирону показалось, что сама Пречистая Дева идет к нему, но не такая, какой он привык видеть ее на иконах, – бесплотная, кроткая, излучающая печаль… Нет, он увидел языческую богиню-Мать – сильную, ловкую, смелую. Без капли печали в глазах. Напротив, они горели счастьем и улыбались…
– Айдына, радость моя… – прошептал Мирон спекшимися от жара губами и потянулся к ней всем телом.
И почувствовал, как прохладные ладони коснулись его лица. С трудом разлепил веки. Мутное, дрожащее пятно над ним приобрело четкие очертания. Вправду, Айдына! Как она здесь оказалась? Или опять перед ним видение? Протяни руку и ухватишь воздух?
– Айдына, – снова позвал Мирон, не узнавая своего голоса – тихого и слабого, дрожавшего, как у немощного старика.
– Молчи, – ее ладонь накрыла губы. – Тебе нельзя разговаривать. Духи болезни могут вернуться.
– Духи болезни? – он улыбнулся. – Уже не вернутся! Я их напугал!
Айдына тихо засмеялась.
– Ты меня напугал. Я просила Аппаха изгнать духов болезни. Он камлал три дня и три ночи, чтобы трясучка оставила тебя. А Ончас поила тебя травами. Смотри, твоя рана почти зажила. Я промывала ее каждый день смольевой водой и прикладывала листья бадана!
– Я попал в ловушку на тропе. Твои люди постарались? – спросил Мирон, отрывая голову от подушки и не чувствуя ставшего привычным головокружения.
Айдына усмехнулась и пожала плечами.
– У меня не хватит воинов, Мирон, чтобы расставить их на тропах, что ведут в наши земли. Воины – не сторожа. Они должны защищать народ Чаадара от врагов. А врагов много вокруг. Орысы тоже наши враги. Вы пришли к нам без спроса, ведете себя, как хозяева.
