Тут я вспомнил рассказ, что слышал как-то в кафе за соседним столиком, что на Тотлебене много лет живет неравнодушный к старым крепостям человек. Он не то художник, не то писатель, большую часть года живет на острове-укреплении, пишет, охраняет форт от забав вандалов. Хоть остров и далеко в заливе, но всегда найдутся желающие туда съездить. Пожарить шашлыки и оставить на неприступных стенах надписи «Здесь были мы» и в казематы выбросить мусор и кое-что другое. Интересно, он живет там зимой или возвращается в город? Тяжело жить на острове зимой. Я в детстве читал воспоминания генерала Кабанова, который в двадцатых годах служил на одном из тех фортов, что слева были (не то четвертом, не то шестом). Тяжелая это была зимняя служба. А тут человек совсем один в бетонном каземате всю долгую зиму. Интересно, остались там еще царские печи или он топит современную какую-то печь…
Я отвлекся и пропустил момент, когда мы стали съезжать с дамбы на остров. Дорога свернула влево. Справа почти сплошная стена леса, в разрывах которой периодически мелькают постройки. Вот это – явно ворота воинской части. Лужок, зачем-то обнесенный колючей проволокой. «Бычье поле, – комментирует сосед. Затем поясняет: – Это так аэродром назывался раньше». Но сквозь деревья признаков аэродрома не разглядишь.
«Кладбище», – это опять он. Ну, этого мне он мог и не говорить – и так ощущаю. Гляжу налево – в разрыве между деревьями близкий берег залива. И вот мы уже в городе. Я завращал головой, рассматривая все вокруг. Автобус едет сейчас медленно, но ямы на проезжей части все равно чувствуются. Слева – оборонительная стена города, полукруглые арки красного кирпича. В отдельных местах в стену встроены полубашни или башни. А вот и огорчительные следы времени – кое-где стена осыпалась, арки еще стоят, а между ними дыры, сквозь которые просвечивает близкая вода. Есть и другие огорчительные детали – пристроенные к стене гаражи и прочие халабуды. Поглядываю направо – тут малоэтажные дома. Часть их явно советской постройки, часть старые. Преобладают желтый и красный цвета стен. Дуга улицы постепенно заворачивает вправо. Слева мелькает нечто медицинское. Вывески я не рассмотрел, но мне и не надо – медучреждения я нахожу автоматически.
Автобус выгрузил нас возле Морзавода и куда-то уехал. Обратно он поедет через четыре часа. Так что гуляем, изучаем. А теперь надо отловить местных да спросить, как пройти к Морскому собору, а если расскажут, где был тогда «Марат», так вообще здорово. А если там часового нет – это восторг, словами неописуемый.
Пока же я блуждал и не спрашивал, а смотрел, что видно. И почти сразу наткнулся на местное чудо – чугунную мостовую. Я про нее читал в старых справочниках. Она в мире встречается не так часто, а в России, наверное, сейчас уникальна. Такое мощение применяли там, где была нужда провозить особо тяжелые изделия, чтобы уменьшить износ мостовой. Читать-то я читал, только представлял ее себе как сплошные плитки вроде метлахской. Ну, может быть, с отверстиями или чем еще. Я бывал в современных цехах, где пол вымощен металлической плиткой такого типа. А оказалось – «плитки» по виду напоминают шестерню. Подогнаны, уложены и лежат уже больше ста лет. Правда, их уже меньше – в журнале писали, что часть плитки в войну снята и отправлена на переплавку. Чугун нужен был на корпуса мин.
А вот здание явно производственного назначения дореволюционной постройки. С таким окном, которое по размерам подобает дворцу. Попытался спросить, что в этом здании было, – прохожие сказали, что недавно что-то вроде водолазной школы. А при царе – никто не смог сказать. Если бы не грязь на стеклах и не пара из них выбитых – прямо хоть на герб города. Дескать, то самое окно в Европу, которое прорубил лично Петр.
Иду дальше. Питер называют Северной Венецией за изобилие рек и каналов. Кронштадт тоже того заслуживает. Каналов и бассейнов тут множество. И ведь все это рукотворное: по этому грузы подвозили – вон на втором этаже явно складского помещения времен Николая Палкина сделан грузовой люк и видны остатки какого-то перегрузочного устройства. А вот по этому каналу корабли шли на ремонт в Петровский док. На берегах каналов стоят пушки – старые, гладкоствольные, и новые. Вот орудие с мемориальной доской в память комендора Ивана Тамбасова, который спасал боеприпасы от огня при воздушном налете, спас корабль от взрыва боеприпасов, а себя спасти уже не успел.
А вот и Морской собор. Роскошное сооружение. И символическое – копия Святой Софии в Царьграде. В конце девятнадцатого – начале двадцатого века их построено немало. Чтобы напоминали, что прототип тоже жив, но мусульманами оскверняется. И не мешало бы подправить деяния Мехмеда Фатиха…
Якорная площадь. Слева над нею высится собор, справа – памятник Макарову. Интересная волна бежит по постаменту памятника – инде морская волна, инде явно дракон пасть разевает и целится адмирала за ноги схватить. Пригляделся к нему, и напомнил он дракона Тьмы – нет уж, незачем такое вспоминать. А теперь пройдемся по площади зигзагом, поглядим, что оставил площади в наследство умирающий адмирал Вирен, а также прочие убитые офицеры. Хожу-хожу – а ничего. Ни кладбищенских ощущений, ни дыхания Тьмы. Гм…
Вот теперь виден висячий мостик над оврагом. Овраг – практически сразу же за памятником Макарову. Мост металлический, окрашенный голубой краской. Вышел на него и глянул вниз. Ну, видал я овраги пороскошнее. Откосы заросли травой и деревьями.
Вообще он тут не просто так, а тоже гидротехническое сооружение – по нему выпускали воду из Петровского дока, когда это было нужно. А позже вокруг оврага разбивали сад – это тогда, когда покойный адмирал Макаров еще здесь портом командовал. Кстати, где-то здесь было дерево, посаженное лично царем. Вот только вырастать ему не давали. Матросы считали своим долгом как можно больше изводить растение, пока оно не засохнет. Словно это был лично царь. Пришлось самодержцу еще пару раз сажать новое. Это та самая Россия, которую мы, как говорят, потеряли. А еще позже, по рассказам, в этом овраге убивали офицеров флота и прочих, кто не понравился революционным матросам. Так что овраг вошел в местную поговорку. А мне тут на мостике ничего не ощущается. Сойду-ка вниз и похожу по дну.
То же самое. Нет никаких ощущений, кроме обычных человеческих чувств. Вышел я из оврага, а мне навстречу флотский офицер. Возраста явно моего, капитан второго ранга. Надо будет его спросить, не знает ли он, где именно стоял «Марат» в тот сентябрьский день, когда на нем рванул носовой погреб главного калибра. Кап-два это знал, но сказал, что сейчас к тому месту не пройдешь – помешают часовые. Кораблей в Кронштадтской базе сейчас поуменьшилось, но вход не везде еще свободный. А вот это жалко.
Поблагодарил его и пошел к гавани. Собственно, гаваней в Кронштадте несколько, я даже названий всех не знаю. С юга они огорожены молами, которые не только молы, но еще и укрепления – крепостная стена в море. А южнее, в водах залива, еще пяток, а может, и больше, островных фортов. Некоторые названия я знаю, некоторые – нет. Среди них Чумной форт. Вообще-то он в честь царя Александра Благословенного назван, но стал известен как место, где работала лаборатория, готовившая сыворотки и вакцины против многих опасных болезней. Чума – только одно из направлений работы…
