А Липранди – единственный из русских генералов той войны – нанес поражение в поле союзникам и обогатил английский язык двумя понятиями, одно из которых обозначает «оборона из последних сил», а второе – «храбро исполненное, но провалившееся дело». Кто еще так смог за три «горячие войны» и бесконечное «холодное» противостояние с англичанами? Никто, но… велика сила художественной литературы, особенно когда ею пользуются не подумав. Пока я предавался историко-литературным измышлениям, заглушая нехорошие предчувствия, мы двигались к самой южной группе вагонов. К сожалению, с аэрофотосъемкой в этом мире обстояло плохо, оттого мы опирались на набросок пилота, который указал только число подвижного состава в каждой группе. Что из этих пяти единиц было чем – вагоном, полувагоном, паровозом, – мы не знали. И на том спасибо – летать недалеко от Тьмы опасно. Вон она стоит над лесом, словно ядерный гриб от бомбы на много мегатонн. И заставляет руки дрожать и голову ощущать шум в ней. Неплохо бы, если, как в прошлый раз, отключится эта неприятная реакция на нее. Только не станет ли от этого хуже?
Вот и выбираешь то, выбор чего от тебя совершенно не зависит. А что же делать? Страшно, что «тонкая красная линия» между нормальностью и болезнью возьмет и подастся назад… Отключиться бы как-то от этого ощущения, как можно отключиться от играющего в комнате радио. А воевать мне тогда как, коль ушел не то в астрал, не то в транс? А никак. Невеселый выбор между адреналиновым кризом и предложением себя на завтрак порождению Тьмы. А давление Тьмы усиливается, как бы от ощущений не стошнило. И не только меня: у автоматчиков напротив лица побледнели. Глянул на свои пальцы на цевье «томпсона» – и удивился: они выстукивают какой-то танец. Не то удивительно, что стучу пальцами, как будто на пианино играю, а то, что голова этого не осознает. Неужели она у меня периодически отключается?
Машина резко остановилась. Борисевич повернулся к нам и скомандовал: «Пошли!» Автоматчики начали выскакивать через двери. Мы с Герасименко выходили последними. Я перехватил поудобнее автомат, глянул на Николая Акимовича. А выглядит он совершенно спокойным, сидит, непринужденно держа в руках СКС, и как будто не под Тьмой находится.
Железные нервы у мужика, не то что мои. Он, наверное, где-то повоевал, а вот где? Увы. Миры у нас разные, я про такую войну мог и не слыхать. Теперь и нам пора. Жаль, что тогда американцы не додумались сделать в бортах бойницы для стрельбы, чтоб через них можно было и глянуть, и пострелять, не поднимаясь над бортом. А еще лучше – смотровой прибор, но сошла бы и бойница. Теперь наш черед – выскочили и развернулись, как согласовано: я – влево, он – вправо.
Ага, вот и наши вагоны. Два двухосных вагона, платформа, два полувагона. Автоматчики бдят, а мы идем к вагонам. Борисевич, еще автоматчик, я, Герасименко. У автоматчика за спиной сумка с аккумуляторной батареей. Подошли к дверям левого вагона. Взяли дверь на прицел. Дверь запломбирована. Вот уж не знаю, заведется ли там тварь и что с ней будет за многие годы сидения под замком. Но лучше перебдеть, чем недобдеть. Николай Акимович подошел поближе, достал из кармана бумажку, глянул номера нужных нам вагонов. Пригляделся к вагону, отрицательно мотнул головой. Мы все переместились к правому вагону. Он тоже оказался не тем.
Борисевич сказал мне:
– Алексей, снимай пломбу, глянем, что там!
Я вынул малые ножницы для резки проволоки, перекусил проволочки пломбы. Потом отступил и навалился на дверь, откатывая ее. Остальные взяли дверной проем на прицел. Дверь со скрежетом отъехала по направляющей, я выпустил ее и схватился за «томпсон». Но тихо, никто оттуда не выскакивает. А внутри пусто. Совсем пусто. Даже черной травы нет. Ну, это понятно: вон крыша какая дырявая, так что свет тут был и мешал тварям заводиться. Но на кой бес железнодорожники пустой вагон запломбировали?
Борисевича посетила такая же мысль, и он спросил о том Герасименко.
– Да кто их знает!
Переместились к первому вагону, повторили процедуру. Здесь травка была, и мы ее пожгли фонарем, что был у автоматчика. А груз – увы, не ценный – колючая проволока. Ее меткомбинат в Углегорске делает тоже. Валяйся она в безопасном месте – можно было бы и прибрать. Но рисковать ради нее жизнью не стоит. Потому мы погрузились и двинули дальше по маршруту. Следующая группа – три вагона, и совсем недалеко.
Что-то я малость путаться начал, вроде бы эта группа вагонов должна была быть слева, а мы едем в противоположную сторону. А может, мы просто петлю сейчас сделаем и вернемся в нужное место? А мне совсем нехорошо становится, голова прямо аж плывет – как бы не отключиться совсем. И на свет смотреть больно. Я голову опустил и глаза прикрыл: так чуть легче.
Толчок. Мы остановились. Но, открыв глаза, вижу, что мы стоим и не выгружаемся. Я встал и поглядел в нужную сторону. Ага, вагонов не три, а два, и оба с распахнутыми дверьми. Внутри пусто. Борисевич скомандовал водителю трогать.
Все, надо вновь садиться. Теперь на очереди вагоны на двух путях. Мы еще обсуждали, как с ними лучше быть: заехать между обоими путями – или подъехать сначала к вагонам слева, а затем сделать круг и подъехать справа. Первый способ куда быстрее, но есть опасность, что твари могут кинуться на нас с крыш вагонов. А мы зажаты между путями. Нет маневра, и пулеметы почти не используешь. Подходить снаружи – куда удобнее использовать оружие, но времени займет побольше. А время – жизнь. Чем дольше здесь стоим, тем вероятнее явление тварей.
Поэтому мы все же выбрали второй вариант. Собственно, выбрал Борисевич, а я не спорил.
С этой стороны стояло четыре вагона и полувагон с обгорелым боком. Интересно, когда он успел обгореть – еще до пришествия Тьмы или позже? Слева от нас были только пустые пути, а за ними стена соснового леса.
До нее было метров сто. Или чуть больше. У меня глаз такой – мне все кажется ближе, чем оно есть. А вот теперь что-то новенькое: мы не стали слева от этих вагонов, а оттянулись метров на двадцать от ближайшего к нам. Второй БТР пристроился симметрично. То есть мы оказались напротив торца вагона (не знаю, есть ли у железнодорожников для этого специальный термин или нет). Оба кормовых пулемета уставились на вагоны, а крупнокалиберные – на пустое пространство. Десантники пошли вперед. Один из них залез на крышу крайнего вагона. А вот хорошо ли это? С одной стороны, он не даст внезапно допрыгать до нас какой-то твари по крышам, с другой – его там тоже хорошо видно. Ладно, командует военной частью тут Борисевич. А я – технической.
Теперь наша очередь. Вчетвером быстро продвинулись к самому дальнему вагону. Вагон не запломбирован, пустой. Только травка на полу. Второй тоже пуст, но одна створка распахнута, оттого и травки нет. А вот на этом пломба. Борисевич кинул взгляд на меня, я достал ножницы и срезал пломбу. А вот теперь надо быть вновь начеку – вдруг там кто-то завелся, в закрытом вагоне?
Резко рванул легко отъехавшую дверь и вскинул автомат. Остальные три ствола уже глядят в проем. Травка там есть, а тварей нету. И еще есть множество деревянных ящиков. Ящики зеленые, с деревянными же ручками. Запрыгнул наверх, вот маркировка. Оба-на, тротил.
