— Ты к чему это говоришь? — насторожилась я.
— Да так, на всякий случай.
— Может, ты хочешь сказать, что это я убила Вадима?
— Я такого не говорил…
— Но ты на это намекнул.
— Тебе показалось.
— Не ври! Я не убивала Вадима. Он не сделал мне ничего
плохого!
— Маша, ну что на тебя нашло! Ведь я тебя ни в чем не
подозреваю.
— Нет, подозреваешь! Просто не говоришь вслух.
— Ты хочешь сказать, что умеешь читать чужие мысли?
— Умею! Я вообще тебя насквозь вижу!
Толик достал из шкафчика махровое полотенце и поманил меня к
себе.
— Машенька, тебе нельзя нервничать.
— Можно!
— Нельзя.
— Не надо делать из меня больную! Я совершенно здорова!
— Иди ко мне. Возьми полотенце. Никто не посмеет
бросить в тебя камень. Ты не могла убить своего жениха.
Я вылезла из ванны и закуталась в полотенце.
— Ну, отошла? На вот тебе халат. Скоро приедет отец с ребятами,
так что тебе лучше одеться.
Случайно опустив глаза, я увидела, что Толик находится в
полной боевой готовности. Мощный член до отказа натянул плотную материю брюк.
Не желая испытывать его терпение, я моментально накинула
халат.
— Маша, а ты красивая, — краснея, сказал
Толик. — Даже не верится, что тебя по кусочкам восстановили.
— Тебя это не касается.
— Ты на меня обиделась?
— Толик, я давно разучилась обижаться…
Громкий стук в дверь оборвал меня на полуслове. Я выскочила
из ванной и нос к носу столкнулась с отцом. За его спиной маячили охранники,
целая толпа.
— Машенька, успокойся, все позади. Мама тоже хотела
приехать. Но я оставил ее дома.
Взмахом руки отец приказал своим молодчикам немедленно
удалиться за дверь. Следом за ними вышел и Толик. Я села с отцом на диван и
прижалась к его плечу.
— Папа, я не видела, кто убил Вадима. В него стреляли
из-за деревьев…
— Ничего, доченька, главное, что ты осталась жива. Мама
как чувствовала, когда не хотела отпускать тебя в эту гребаную Москву. Она не
пережила бы твоей смерти.
— Папа, я нашла человека, который посадил меня на иглу,
а затем отправил в Грецию с наркотиками.
— Кто он? — сузив глаза, выдохнул отец. — Я
убью этого подонка!
— Его убил Вадим, папа. Он спас мне жизнь.
Опустив кое-какие подробности из своего прошлого, я
рассказала отцу о встрече с Заком и о том, чем она закончилась. Отец слушал
меня очень внимательно, не перебивая и не спрашивая ни о чем.
— Вадим отнес труп в воду, а потом кто-то стрельнул ему
в затылок…
— Но кто?!
— Папа, я не знаю. Даже предположить не могу.
— Вадим парень рисковый. Может, насолил кому здесь, в
Москве. Ладно, дочка, главное, что с тобой ничего не произошло.
Курносый веснушчатый следователь, не москвич явно («хекал»
он нещадно), в помятом кургузом пиджачке неопределенного цвета и грязноватой
рубашке, застегнутой на все пуговицы (где только нашли такого олуха!),
беседовавший со мной в присутствии Виталия Ивановича, задавал дежурные вопросы:
«Фамилия, имя, отчество?» — Я ответила без запинки, выучила уже. «Год
рождения?» — Тут я уже замялась, но папа ответил быстро: 1977-й. — «В
каких отношениях вы состояли с убитым?» — «Он был моим женихом». — «Что вы
делали ночью на берегу реки?» — «Занимались любовью». Следователь покраснел как
рак и, заморгав круглыми, навыкате глазами, перестал писать.
«Милейший, мы торопимся», — вежливо сказал папа.
«Откуда был произведен выстрел?» — «Не знаю, из леса, кажется. Простите меня, я
ничего не помню. У меня.., у меня голова болит!» Папа достал из бумажника пачку
долларов и, не пересчитывая, положил ее на край стола: «Надеюсь, вам этого
хватит?» Следователь молча кивнул и, суетливым движением спрятав деньги в
карман, вышел из номера.
После недолгих сборов мы сели в бронированный «мерседес» и
поехали домой, в Питер. Толик поехал с нами — отмывать залитую кровью машину
Вадима он не захотел. Папа спрашивал его по дороге о чем-то, Толик отвечал
коротко, иногда — пространно, и я, убаюканная его речью, заснула.
«Леночка, дочка, проснись, пора, вставать», — позвал меня
издалека ласковый голос мамы. МОЕЙ мамы. «Сейчас, мамочка», — сквозь сон
пробормотала я, приваливаясь к плечу Виталия Ивановича.
«А задница у тебя ничего, соблазнительная». — Это уже
тот, из иномарки, что обесчестил меня в день маминых похорон. «Ленка, я,
кажется, влюбилась!» — Танечка… «А ну сделай мне минет; сука!» — Клиенты
чертовы, хором. «Семьдесят процентов мне, тридцать — тебе. И без глупостей!» —
Зак, конечно. «Русский девка, проститутка…» — Ненавижу, грек… «Машенька,
солнышко…» — А это Вадик, Вадим… Макс, а ты что же молчишь?
Ты-то, надеюсь, жив? Я люблю тебя Макс, я не могу без тебя…
Застонав негромко, я открыла глаза.
— Машенька, тебе приснился дурной сон? — спросил
отец.
— Да, папа, поскорей бы его забыть!
— Это нервы, Машенька. Это пройдет. Дома ты выпьешь
успокоительное и придешь в норму.
Я прижалась к отцу, как маленькая девочка, и, вздохнув,
спросила:
— Папа, а почему снятся сны?
— Сны? Не знаю, Машенька. Подсознание, наверное,
работает, когда ты отдыхаешь.
— А если мне снится прошлое?
— Это говорит о том, доченька, что ты пытаешься его
вспомнить.
— Я не пытаюсь его вспомнить. Я хочу его забыть, но у
меня ничего не получается.
Дома заплаканная мама бросилась мне на шею и громко
заголосила. Она постарела за эти дни.
Несчастная женщина, готовая боготворить собственную дочь… Но
я-то не являюсь таковой. Я не Маша, я — Лена, я самозванка, хотя и стала ею не
по своей воле.
Взяв маму за руку, я привела ее в свою комнату и усадила на
кровать.
— Мама, я должна тебе кое-что сказать. Я больше не могу
обманывать ни себя, ни тебя, ни папу. Это очень тяжело — жить чужой жизнью,
пойми меня…
— Машенька, ты слишком много пережила. Тебе нужно
отдохнуть.
— Дело в том, мама… Дело в том, что я не Маша.
