Митя заметил ее смятение. Даша сказала ему о своих опасениях. Но водитель беспечно махнул рукой:
— Да бросьте вы, Дарья Витальевна, кому еще ему радоваться, кроме вас?
— Разве? — Даша искоса посмотрела на Митю. — Так уж и некому? Бедный сиротка и схимник наш Павел Аркадьевич!
— Не искушайте, — весело блеснул глазами Митя, — все равно его не сдам! Здесь я — могила! Но одно скажу: ничего серьезного, обычные кошачьи забавы.
И распахнул перед ней двери приемной. Бессменный на протяжении десятка лет секретарь Павла — Виктория Николаевна, — красивая, цыганского типа дама, любительница ярких шалей и крупных золотых сережек, поднялась ей навстречу. Она по-прежнему курила крепкие «More» (это Даша отметила по красной пачке, лежавшей рядом с принтером) и красила губы ярко-пунцовой помадой.
— Дарья Витальевна! — обрадованно всплеснула она руками. — Что ж вы не предупредили? Павел Аркадьевич чуть было не уехал.
Даша быстро окинула взглядом пустую приемную.
— По каким-то важным делам? — спросила она. — Может, мне следует прийти в другой раз?
— Что вы! Что вы! — замахала руками Виктория. — Проходите, он один. Там сами договоритесь…
Даша шагнула к тамбуру, который предварял вход в кабинет Лайнера. Митя предупредительно распахнул перед ней первую дверь, а она уже сама нажала на ручку второй.
Павел, одетый в короткую дубленку, стоял к ней спиной и что-то говорил в трубку мобильника. Ковер заглушал шаги, и Даша подошла к нему почти бесшумно.
— Здравствуй, Паша, — сказала она тихо. — Рада тебя видеть!
Он обернулся резко, как от удара.
— Д-даша? Мама родная, как ты здесь оказалась? — Лицо его покраснело. Он мгновенно отключил мобильник и спрятал его в нагрудный карман. Затем отошел за стол и сел, не раздеваясь.
Даша продолжала стоять. Паша спохватился, сорвался с места и принял у нее пуховик, но в шкаф не повесил, а положил на один из стульев, что окружали длинный стол для заседаний. Затем снял дубленку и кинул ее рядом. И лишь после этого предложил Даше сесть. Но сам в кресло не вернулся, а остановился напротив. Заложив руки за спину, некоторое время сосредоточенно разглядывал свою неожиданную посетительницу. Даша намеренно не отводила взгляда, Паша не выдержал первым.
— Зачем пожаловала? — спросил он строго, из чего Даша заключила, что Лайнер полностью совладал с растерянностью, которую испытал при виде ее.
— Ты спешишь? — спросила она вместо ответа и кивнула на дубленку.
— Теперь уже нет, — проворчал он и поднял трубку внутренней связи. — Виктория Николаевна, пожалуйста, сообщите всем, что на сегодня все встречи и совещания отменяются.
Голос Виктории в трубке звучал обеспокоенно и тревожно. На скулах Лайнера вспухли желваки, и он, возможно, чересчур резко бросил в трубку:
— Ничего, я больше ждал. Перебьются еще один день! Трубка опять зачастила голосом секретарши. Павел побагровел и, не стесняясь присутствия Даши, рявкнул:
— Все, прекрати! Я могу позволить себе прогулять денек или нет? В декрет я не хожу, на утренники не отпрашиваюсь, на аборты не ложусь, так что катитесь к черту со своими делами! — и бросил трубку на рычаг.
— Паша, зачем такие жертвы? — справилась Даша осторожно. — Я тебя надолго не задержу!
— Черта с два! — Паша даже пристукнул кулаком по столешнице. — Будь добра, потерпи, пока я тебе не выскажу все, что у меня вот здесь накопилось. — Он постучал себя кулаком в грудь и оперся на спинку стула. Взгляд его был мрачен и беспощаден. И все-таки этот стул показался ей щитом, а не орудием возмездия, которое он собирается обрушить на ее голову.
— Я пришла не выяснять отношения. Я хотела попросить у тебя денег на издание Татьяниной книги, — Даша постаралась перехватить инициативу. — Ты ведь помогаешь всем кому не лень вытянуть из тебя деньги, так помоги еще и Таньке, тебе это зачтется.
— Кто это зачтет, не ты ли? — Паша глянул на нее исподлобья своим коронным взглядом, от которого, говорят, терялся сам губернатор.
— Паша, не переводи стрелки. — Даша смотрела на него вполне безмятежно. — Я прошу деньги не для себя.
— И как ты это представляешь? Кстати, сколько ей потребовалось?
— Тридцать тысяч или тридцать пять, — Даша несколько завысила порог Танькиных желаний. — Переведешь через один из своих фондов…
— Детям голодающего Поволжья? — в тон ей заметил Паша. — Михаил с жиру бесится, деньги в трубу пускает, а я должен его Гусыню спонсировать? Пускай-ка сам мошной потрясет, а то разъелся, как боров!
— Павел, — рассердилась Даша, — с чего ты взъелся на Маньку? Ведь это не он у тебя денег просит, а Танька. Она сама от его мотовства страдает.
Тут Даша вспомнила Татьянину шубу и подумала, что стоимостью она никак не меньше трех сборников прозы да еще одного — стихотворного, вздумай Танька издать еще те стихи, которыми они всласть побаловались в студенческие годы. Стихи были плохонькими, но за спонсорские деньги какую только ересь не издают, так почему бы Гусыне тоже не попробовать?
— Не надоело всех жалеть? — поинтересовался Паша. — Что, у тебя других дел нет, как за Таньку просить?
— Паша, не жадничай! — попросила Даша. — Скажи честно, по какой причине ты не хочешь дать деньги? Обанкротился, что ли?
— Тьфу на тебя, тьфу, мама родная! — замахал Паша руками. — Тебе сглазить — раз плюнуть. Я уже заметил: стоит мне с тобой поссориться, все дела наперекосяк идут!
— Паша-а, — нараспев протянула Даша. — Кто с кем ссорился?
— Нельзя так с людьми разговаривать, и баста! — рявкнул Паша и даже побагровел от возмущения.
— Погоди, свет очей моих, — разозлилась она в свою очередь, — а поступать со мной свинским образом дозволяется? Ты своих баб хоть как потчуй да погоняй, а со мной позво-оль!
— Дашка, — Паша заморгал глазами и выставил перед собой ладони, — как ты смеешь меня упрекать? Я ни одну бабу не допустил сесть себе на шею, а ты не залезла, нет, ты на меня наступила, да еще каблуком к асфальту пригвоздила.
Он вздохнул и посмотрел на нее такими больными глазами, так расстроенно, что Даша не выдержала. Она поднялась со стула и подошла к Паше.
— Солнце мое, — сказала она тихо и положила ему ладони на плечи, — не обижайся! — И неожиданно для себя поцеловала его.
Однако лучше бы не делала этого. Паша словно поперхнулся воздухом от неожиданности, но тотчас опомнился, обнял ее и прижал к себе.
— Дашка, ты серьезно? — успела она разобрать его последние слова, а дальше уже ничего не слышала и не видела.
Заливались на столе разноголосыми звонками телефоны, выводил трели мобильник в Пашином кармане, а они целовались самозабвенно и неистово, словно впервые в жизни, хотя ведь они и правда целовали друг друга впервые в жизни.
