— В чем проблема? — удивился Паша. — Сейчас заедем в магазин, мама родная, и купим все, что положено. Та-ак! — Оглядел он ее с ног до головы. — Белье, колготки, туфли, платье, украшения, шуба…
— Пашка, сдурел? — ахнула она. — Белье-то зачем? И шуба? У меня две шубы в Питере. Я их и так почти не ношу.
— Моя женщина должна выглядеть шикарно! — спокойно остановил поток ее возмущения Павел. — Не рыпайся, мама родная! Такую шубу тебе никто, кроме меня, не подарит.
— Паша, прекрати, иначе я рассержусь на тебя, — сказала она тихо, — я не твоя содержанка.
— Ты — моя любимая женщина, — сказал Павел с расстановкой, — и не смей заводить подобных разговоров. Своих содержанок я не демонстрирую.
— Ты с ума сошел? Какие еще демонстрации? Ты ведь женат? Я не хочу скандалов с твоей Лилькой!
— Даша, — Павел положил ладонь ей на колено. — Как ты думаешь, куда Митька как оглашенный помчался? Лильку порадовать. Он же, стервь такой, два года с ней спит, а я вид делаю, что не догадываюсь, потому как у самого рыло в пуху.
— Так разведись с ней, Паша!
— Девчонок жалко. Они у нас хорошие получились, умненькие. Пока школу не закончат, буду терпеть, ведь сам тоже не ангел. — Он рассмеялся. — Недавно мы с Лилькой чуть не подрались. Не думаю, конечно, что Митяй выдал, тут у него железно рот на замке, видно, капнул кто-то со стороны, что у меня девка завелась. Лилька частного детектива наняла, два месяца он за мной ездил. Только мои орлы его моментально вычислили и мне доложили. Долго я над ним куражился, а потом собственные деньги пожалел, сдал одну, Ирму, ту, что в ночном клубе отплясывала. Лилька сдуру полезла выяснять отношения. А топлесс эта девка боевая, навешала ей фонарей, но моя тоже прилично ее поцарапала…
— Ты-то как отвертелся?
— Ничего страшного, — рассмеялся Паша, — постоял часок на коленях, покаялся, простила, мама родная. Куда она от меня денется? Уже привыкла к роскоши и безделью. Вся-то забота на тренажеры да в салон красоты съездить.
Он вывернул руль и шепотом выругался. Все подъезды к центральному универмагу были забиты машинами.
— Паша, не суетись, — попросила его Даша. — Сейчас под вечер в магазинах не протолкнешься. Поедем сразу на заимку.
— Нет, — Павел оказался безжалостным. — Ты — моя женщина и должна быть самой красивой в этот вечер. — Он склонился к Дашиному лицу и коснулся ее щеки ладонью. — Я сегодня признаюсь тебе в любви и хочу, чтобы это запомнилось нам на всю жизнь.
— Паша… — Даша нервно стиснула ладони, — кажется, мы оба сошли с ума! Назавтра во всех газетах пропишут, что нас вдвоем видели в ресторане!
— Ну и что? — ухмыльнулся Паша. — Пускай даже сфотографируют! Мы с тобой весьма красивая пара! А в вечернем платье ты и вовсе будешь смотреться королевой! Поверь, я такую женщину искал всю свою жизнь, а Лилька пускай остается с Митяем, я не возражаю! И ежели только рыпнется, у меня завсегда найдется пара-тройка фотографий, по которым развод в секунду оформят, причем по моей инициативе.
В этот момент освободилось место на стоянке, и Паша лихо подрулил почти впритык к высокому крыльцу универмага.
— Пошли! — сказал он весело и признался: — Сто лет не бывал в магазинах, но для тебя пройдусь с удовольствием. — И снова поцеловал ее, крепко и нежно.
Глава 13
…Каменистая дорога неожиданно пошла в гору и сменилась вдруг уходящей вдаль анфиладой плохо освещенных комнат. Вытягивалось следом пламя свечей, полы длинной шубы, накинутой поверх вечернего платья, разлетались в разные стороны. Разбавленная слезами косметика текла по щекам, оставляя на них грязные, неопрятные пятна и полосы. Но она бежала, не чуя под собой ног, к выходу из дворца, где ее дожидалась карета.
— Дурка! Дурка! Раззява! — выскочил откуда-то сбоку юродивый в грязных лохмотьях. Он скакал следом за ней на палочке, увенчанной лошадиной головой, кривлялся, дразнился, высунув язык, и непотребно визжал: — Дурка! Раззява! Куда бежишь! Волки! Волки! Псы бесноватые!
И, правда, навстречу ей ринулся вдруг огромный волкодав. Он присел на задние лапы, изготовившись для прыжка. Она закричала, бросилась в одни двери, другие… Все заперты, не поддаются. И вокруг никого, исчез даже юродивый, а слева и справа — лишь темные, уходящие в бесконечность анфилады комнат. Волкодав прижал уши и ощерился, показав мощные клыки, с которых вязкой струйкой стекала слюна.
— Бешеный! — она сжала кулаки и быстро огляделась по сторонам, прикидывая, чем будет обороняться.
Но пес вдруг заскулил и потянулся к ней всем телом, задние лапы, похоже, были перебиты и не слушались его.
— Бедный! — Она коснулась его крупной лобастой головы.
Пес тотчас исчез, а на смену ему опять появился юродивый. Теперь у него вновь было лицо Оляли. Он строил рожи и бежал вприпрыжку почему-то не за каретой, а за огромным черным автомобилем, который увозил ее в темноту, в проливной дождь. Но она ничего не видела перед собой, стремясь к одной-единственной цели.
— Подлец! — шептали ее губы. — Предатель! Впереди, на фоне серого неба замаячило черное пятно и приняло очертания приземистой кособокой избушки. Рука толкнула низкую дверь. Та отворилась, и она чуть было не споткнулась о высокий порог. Волосы зацепились за притолоку, она рванулась, не замечая боли. И мгновенно увидела склонившуюся над очагом старуху. Костлявые пальцы с длинными кривыми ногтями шевелились. Бабка держала их щепотью, из которой что-то сыпалось в огонь.
Очаг был единственным источником света в грязной комнатенке со щелястыми полами и низким потолком. Багровые сполохи выплясывали на стенах, а поверх них метались, переплетаясь в еще более безумном танце, тени. Жар, нестерпимый, иссушающий, пожирающий жар! И жадные лапы пламени, что тянутся к ней из очага… Она отпрянула от огня и кинулась в ноги его хозяйке.
Старуха была крошечной, скрюченной, как корень мандрагоры, но тень ее на стене казалось огромной. Она взмахивала руками, а поздней гостье чудилось, что это громадный черный ворон порывается взлететь, чтобы после броситься вниз с грозным клекотом и порвать ее в клочья когтями и железным клювом.
— Бабушка, помоги! — Она хватала каргу за руки и пыталась поцеловать, хотя с души воротило при виде этих скрюченных мерзких лапок. — Накажи изменщика! Погуби его девку! Золотом заплачу, камнями! — Она потянула с шеи нитку сверкающих, как крошечные звездочки, бриллиантов.
Но бабка отвела руку гостьи, захихикала мерзко и склонилась к ее лицу. Крошечные, отливающие красным глазки-буравчики окинули ее злобным взглядом, отчего ей стало совсем жутко, и она опустила глаза, чтобы не видеть эти безобразные бородавки на темной коже, глубокие, как овраги, морщины…
Колдунья, заметив ее смятение, открыла беззубый рот, затряслась от хохота и, ухватив гостью пальцами за шею, пригнула ее лицо к большой деревянной чаше. Там плавала отрубленная голова Влада.
