— Если бы хотел стать «ашником» — тоже ответил бы по-другому, — парировал Стас.
— Не-е-ет. Если бы любил Катюху ответил бы иначе, — повторил Илья. — Все остальное — ерунда.
На этот раз Стас промолчал.
— Ты не знаешь о себе всего, — улыбающаяся голова Ильи качнулась из стороны в сторону. Наверное, будь эта улыбка глумливой, Стас перенес бы ее легче. Появился бы повод для злости, обиды, ненависти к Колдуну. Но ничего подобного: улыбка была сочувствующей. Почти доброй. — О себе всего не знает никто.
— Никто? А ты, Илья? Ты знаешь о себе все?
«С твоей-то проницательностью?»
— Я пытаюсь себя познать. Но чем больше я себя познаю, тем меньше я знаю.
— Чем больше я знаю, тем меньше я знаю. Где-то я уже такое слышал.
— От меня, наверное, — пожал плечами Колдун. — Я часто говорю об этом, но к моим словам, которые слышат, не всегда прислушиваются. В некоторых вопросах человек склонен слушать только себя, и до него трудно достучаться.
— Поэтому ты заделался психологом?
Илья покачал головой:
— Психологом меня назвали другие, чтобы хоть как-то назвать. Сам я не верю в психологию и никогда ею всерьез не занимался.
«Интересно, почему я не удивлен?» — подумал Стас.
— Скажу больше, — Колдун перешел на заговорщицкий шепот, — я считаю, что психология — это лженаука, пытающаяся познать то, что на самом деле познанию не поддается, и потому лишь выдающая желаемое за действительное. Все попытки разложить по полочкам душу, сущность и внутренний мир человека — бесполезное занятие, изначально обреченное на провал. Просто после Войны всем понадобился некто… Некто…
Илья склонил голову набок, от чего его улыбка и прищуренные глаза-щелочки стали похожи на три косых разреза: два коротких маленьких и один длинный, большой, изогнутый, с зубами.
«„Некто“ кто?» — мысленно спросил Стас.
— Универсальный священник всех религий вместе взятых, не разуверившийся в боге и не возненавидевший людей. Чуткий и внимательный исповедник, не порицающий, но внушающий надежду. Заботливый утешитель… обо всех в равной мере заботливый и всех без исключения утешитель. Ну и, если угодно, — психолого-психотерапевто-психиатр для экстренного вправления мозгов и душ. В общем, людям позарез стал нужен кто-то вроде меня. — Илья без малого не расплывался в своей лучезарной улыбке. — Кто-то, кого можно называть и психологом, и колдуном одновременно. Или поочередно, в зависимости от ситуации.
«Или кого можно называть психом», — подумал Стас.
— А кто из нас сейчас нормален? — как ни в чем не бывало спросил его Колдун.
Стасу сделалось не по себе.
— Может быть, мы уничтожили свои безумные города и загнали сами себя в подземные норы для того лишь, чтобы отстраниться, уединиться, докопаться, наконец, до своей истинной сути и разобраться в самих себе, — задумчиво продолжал Колдун, не убирая, впрочем, улыбки с лица. Улыбка эта теперь была совсем неуместной. — Тот, кто разберется в себе, Стас, поймет больше, чем тот, кто познает мир вокруг себя. А впрочем, что такое доставшийся нам мир? Свихнувшаяся планета взбесившихся мутаций… Неинтересно. Мы приходим сюда в первую очередь для того, чтобы познать себя. Вот только человеческая жизнь так коротка.
— Приходим и все же умираем несамопознанными? — Стас попытался съязвить и немного разрядить обстановку.
— Не всегда. Не все, — глаза и улыбка Ильи казались застывшими. Невозможно было догадаться, о чем он сейчас думает. Разговор уходил куда-то не туда. Он, разговор этот, становился не очень понятным, но очень пугающим. — Иногда нам помогают завершить процесс самопознания.
— Кто?
— Двойники.
— Двойники? — Стас посмотрел на Илью с настороженностью и опаской. Ну, точно, Колдун начинал заговариваться. С ним это случалось. Как со всеми психами.
У каждого свои приступы…
— Есть у меня одна теория, — рот Ильи продолжал улыбаться, а голос при этом звучал глухо и совсем не радостно. Как такое возможно, Стас не знал. — Недавно вывел…
«Психолог-Колдун-теоретик, — ужаснулся Стас. — Гремучая смесь, должно быть». Даже предположить страшно, чем сейчас загрузят его несчастный мозг.
— Когда человек стоит на пороге смерти, у него появляется Двойник, которому надлежит сделать то, чего не сделал при жизни умирающий, исправить его деяния или постичь себя, если умирающему не хватило на это времени, сил и воли. Или просто дожить отмеренный срок за другого, у кого это не получилось. У каждого Двойника, как и у каждого человека, есть свое предназначение.
«Началось!» — беззвучно возопил Стас. Это была явно не психотерапия. Это больше походило на проповедь. В «Аид» забрел юродивый…
— Откуда он появляется, Двойник-то? Как? — все же не удержался и спросил Стас. О чем тут же пожалел.
На его вопрос последовал подробный и обстоятельный ответ. И такой же безумный, как первоначальное предположение Колдуна:
— Двойник возникает из ниоткуда, но сам он при этом уверен, что существовал раньше и ничем не отличается от других людей.
«А как же эти самые другие люди?»
— Более того, вся окружающая его реальность подстраивается под эту уверенность. Даже люди, среди которых живет Двойник, не сомневаются в том, что они знали его прежде.
Нет, определенно, это клиника. Бред. Полный. Полнейший. Илья окончательно свихнулся. Но бред сумасшедшего Колдуна все же чем-то завораживал Стаса.
— Двойники, которые приходят к нам, продлевают жизнь нашим мертвецам. И знаешь, Станислав, сдается мне, что только благодаря Двойникам человечество в этом проклятом мире еще не вымерло полностью.
От таких слов Стаса пробрал озноб. Больше всего его поразила уверенность Ильи. Словно Колдун действительно знал наверняка то, о чем говорил.
— Но ты сказал, это всего лишь теория, — негромко произнес Стас.
«Какая, на фиг, теория?! — орал внутренний голос. — Бредятина чистой воды!»
Илья кивнул:
— Теория. Имеющая практическое подтверждение. — Колдун все еще улыбался, только теперь — холодной и мертвой какой-то улыбкой. Он смотрел на Стаса в упор.
Мурашки, бегающие по спине, стали крупнее и проворнее.
— Почему ты так думаешь? Ну, насчет практического подтверждения?
— Я не думаю — знаю.
— Откуда?
— Я сам Двойник.
— Что?!
— У меня такое чувство.
— Это как?
— Просто. Чужие воспоминания. Чужие страхи. Имена людей, которых я не знал. События, которые я не переживал. Как это можно назвать?
«Шизофрения, вообще-то».
— Это… — Стас облизнул губы. — Это все тебе снится?
