Я вздохнула и даже вытерла лоб, от волнения покрывшийся
испариной. Роман Андреевич с Женькой, сидевшие до той поры истуканами, начали
дышать, а подружка почему-то шепотом спросила:
— Чего он извинялся-то?
— Вел себя неподобающе, ты же слышала.
— Приставал, что ли, прям при Толике? Вот стервец… —
Она хихикнула, поведение Козырева не вызвало в ней осуждения, скорее
наоборот. — Вдовец зря времени не теряет. Жену в георгины, а сам навстречу
новой любви.
— Какой еще любви? — тут же взъелся Роман
Андреевич.
— Чего ты к словам придираешься? — обиделась
Женька, и, чтобы не накалять обстановку, мы скоропалительно отбыли ко сну.
Утро было еще затейливее вечера. Вообще, жизнь пошла такая,
что впору только диву даваться: какая там Амазонка и прочая дребедень, вот у
нас приключения так приключения, причем каждый день и с утра пораньше.
В дверь позвонили, а когда мы дружно сделали вид, что каждый
в отдельности еще не проснулся и открывать предстоит кому-то другому, дважды
бухнули кулаком, и я торопливо поднялась, потому что дверь моя и кому же о ней
позаботиться, если не хозяйке? На ходу расчесавшись, протерев глаза и накинув
халат, я бросилась открывать и едва не лишилась чувств. На пороге стояли трое
громил в пятнистой форме. Первой моей мыслью было: «Убьют», второй: «Арестуют»,
третьей — «Они что, придурки?» На ней я и остановилась и спросила миролюбиво:
— Вы что, спятили? Шесть часов утра.
Все трое заметно смутились, тот, что стоял ближе ко мне,
печально потупил глазки и, переминаясь с ноги на ногу, спросил:
— Наш майор у вас?
— О господи! — рявкнула я, хлопнула дверью и
прошествовала в комнату. — Майор, там товарищи по оружию, наверное, опять
в баню собрались.
— Сдурели они, что ли? — проворчал Роман Андреевич
и, не одеваясь, в одних трусах побрел к двери.
Дальше стало очень даже забавно. Троица ворковала, к голуби,
пытаясь что-то втолковать майору, а он гневался на весь подъезд, пока я не
вмешалась:
— Не могли бы вы выяснять отношения по месту прописки?
Воркование сменилось ласковым шепотом, а раскаты Роминого
голоса стали ниже на целую октаву. Через десять минут, трижды употребив
нецензурное слово и раз пять близкие к нему, Роман Андреевич появился в комнате
с исключительно несчастным видом.
— Пашка лишился звездочки? — догадалась я.
— И вовсе нет, — обиделся Ромашка. — Меня
вызывают из отпуска. Говорят, только на три дня. Врут, как падлы… извини.
Считай, накрылся отпуск.
— Ничего, переживешь. На время прохождения службы
будьте добры переселиться в свою двухкомнатную. Мои соседи к воплям не
приучены, могут и милицию вызвать.
— Анфиса, — вздохнул майор. — Ты бы это…
проводила меня.
— Далеко? — подняла я голову от подушки.
— До двери, — нахмурился он.
— До двери сам дойдешь. И скажи своим гоблинам, чтоб
сюда ни ногой. Они меня до смерти напугали.
— Пойдешь провожать? — прорычал он.
— Я тебе с балкона помашу.
Но обманула и даже близко к балкону подходить не стала. Так
и пошел он, ветром гонимый и солнцем палимый, без моего благословения и
прощального взмаха синим платочком.
— Круты вы, Анфиса Львовна, ничего не скажешь, —
высунув нос из-под одеяла, заметила Женька.
— Бросить нас в такой обстановке, — прошипела
я. — Кругом одни убийцы… а еще клялся в любви. Пусть катится на свою
работу, если она ему дороже моей жизни.
— Этот аспект я не углядела, — загрустила Женька и
стала рассматривать свои ноги. — Я думала, ты лютуешь из-за своего
морального облика в глазах соседей. Ситуация и впрямь хреновая, слышь, Анфиса?
— Слышу. Но хочу спать. И не тревожь меня. Женька
затихла, зато через час зазвонил телефон. Роман Андреевич ангельским голосом
оповестили, что отправляются в командировку на три дня, не больше (век воли не
видать), далее голос стал сладок, точно мед, и он предложил:
— Я вам одного своего парня пришлю…
— Спать на моем диване? — ядовито осведомилась я,
бросила трубку и включила автоответчик. Уместить свои высказывания в одну
минуту Роман Андреевич не мог и звонил раз двадцать пять, наконец-то высказался
и, как видно, отбыл в командировку. А я, пылая праведным гневом, носилась по
квартире, точно фурия, призывая на его голову все кары небесные. В самый разгар
громометатель-ства я вдруг подумала, что командировка Романа Андреевича может
быть сопряжена с риском, струхнула и очень убедительно попросила: «Господи, не
принимай мои слова близко к сердцу и помоги этому придурку».
Мы позавтракали в спокойной обстановке, Женька отправилась
на свою работу «показаться», а я устроилась на диване и вскоре смогла
констатировать, что одиночество меня тяготит.
В 10.45 зазвонил телефон, я выждала некоторое время, сняла
трубку и молчала, ожидая, что услышу голос Романа Андреевича. Не тут-то было.
Звонил Козырев и, судя по всему, пребывал в отличном настроении.
— Доброе утро, Анфиса Львовна, — начал он душевно.
— Здравствуйте, Николай Петрович, — на всякий
случай ласково ответила я.
— Не разбудил?
— Нет, что вы, я встаю рано.
— Значит, по натуре вы жаворонок? — Далее
последовала затяжная трепотня на тему: кто есть кто по натуре. Если он
возьмется за гороскоп, я его пошлю. Вот ей-богу, наплюю на все приличия и
пошлю. Словно прочитав мои мысли, Козырев притормозил и игриво поинтересовался:
— Анфиса Львовна, а вы, случаем, ничего не потеряли?
— Я? Нет, — без особой уверенности ответила я.
— А у меня такое впечатление, что вы кое-что забыли в
моей машине.
— Нет, я вернулась с сумочкой, ее в машине не
открывала, а больше у меня в руках ничего не было.
— Вы потеряли сережку, — засмеялся Николай
Петрович. — Она с бриллиантом, и я был уверен, что вы огорчились.
— О господи! — ахнула я, машинально коснувшись
своего уха. — Конечно… а я не обратила внимания. Так вы нашли ее?
— Шофер. Он утром мыл машину.
— Поблагодарите его от меня, пожалуйста.
— Разумеется. Думаю, вы хотите получить сережку прямо
сейчас?
