Роман Андреевич посмотрел на Женьку так, точно она
окончательно свихнулась. Если честно, я в этом почти не сомневалась, да и за
свое здоровье всерьез беспокоилась, перестав соображать, где заканчиваются наши
фантазии и начинается суровая правда жизни. Мы проехали метров триста и
свернули в переулок, пристроившись возле чужого забора. Нужная нам часть улицы
хорошо просматривалась отсюда, так что, если Ярцев воспользуется центральным
входом, мы его не провороним. Но в длиннющем козыревском заборе могла быть еще
калитка, и даже не одна, хотя, если Ярцев вошел через центральную, чего бы ему
через нее и не выйти? Не успела я об этом подумать, как эта самая калитка
распахнулась. Роман Андреевич завел мотор, а Женька хмуро сказала:
— А этому чего здесь нужно?
Я вытянула шею и смогла увидеть художника Валахова, он
двигал по направлению к троллейбусной остановке, зажав под мышкой пакет.
— Кто это? — спросил Роман Андреевич, поворотом
ключа прекращая работу двигателя.
— Один псих и по совместительству художник. Понять не
могу, что он здесь делает? Точнее, как его могли сюда впустить?
— Козырев купил его картину, — напомнила я. —
«Обнаженную».
— О, черт, не говори о ней. Жуткая гадость.
— А Козырев так не считает. Валахов на радостях, должно
быть, решил продать ему что-нибудь еще, вот и притащился. Николай Петрович в
прошлую встречу нам на уши лапшу вешал: на самом деле в нелюбимом доме он
появляется довольно часто. Как считаешь?
— Так же. Врал, гад, от первого слова до последнего.
Жену укокошил… странно, что мы до сих пор живы. Тьфу-тьфу, — торопливо
сплюнула через плечо Женька и стала шарить глазами в поисках чего-нибудь
деревянного.
— Постучи по своей голове, — посоветовала я,
здорово разозлившись: Женькин язык нас точно до добра не доведет.
Однако распри пришлось срочно прекратить, потому что
показался Ярцев, в доме он пробыл не более двадцати минут и сейчас сильно
спешил. Вышел к остановке, взмахнул рукой и сел в остановившуюся зеленую
«копейку». Само собой, мы пристроились сзади. Через пятнадцать минут «копейка»
въехала во двор новенького дома так называемой индивидуальной застройки: внизу
гаражи, квартиры в двух уровнях плюс мансарда. Пластиковые окна, Двери из
настоящего дуба, у каждой квартиры отдельный вход с улицы. О таких домах я,
конечно, слышала, но бывать в них не посчастливилось, а менту Ярцеву здесь
вообще делать нечего. Хотя после его гостевания у Козырева особенно удивляться
не приходилось.
Он отпустил машину и зашагал к третьей справа двери. Достал
ключи, по-хозяйски открыл дверь и вошел.
— Неужто он здесь квартиру отхватил? —
забеспокоилась Женька. — Это ж сумасшедшие деньги, откуда они у мента,
даже если он насквозь продажный?
— Это квартира Аверина, — хмыкнул Роман Андреевич.
— Откуда ты знаешь? — начала Женька, но осеклась
под его укоризненным взглядом.
— А зачем туда поперся Ярцев? — не смогла
удержаться подружка от очередного вопроса.
— А это мы сейчас узнаем, — порадовал Роман
Андреевич и кивнул мне: — Анфиса, садись за руль.
Я пересела, а Роман Андреевич направился к кустам сирени,
густо произраставшей на противоположной стороне улицы.
— Как думаешь, зачем он там? — почему-то шепотом
спросила Женька.
— Тебе сказали: сейчас узнаем.
— А как мы узнаем? — насторожилась подружка.
— Это надо у Ромашки спрашивать, он теперь главный.
— Анфиса, он ведь его не того? Ведь Ярцев мент, хоть и
продажный. За мента поди много дают.
— Чего? — не сразу поняла я.
— Годов, — разозлилась она. — Тюремного
заключения.
— Отстань с глупостями, зачем Ромашке тюремное
заключение, если он, считай, подполковник. Роман Андреевич лучше знает, как
обходиться с продажными ментами.
— А вдруг Ярцев не продажный? Вдруг навещал по работе
Козырева? Допрашивал, к примеру. А к Аверину на квартиру приехал с целью сбора
информации для следствия.
— Нет никакого следствия, — возразила я. —
Аверин погиб в автокатастрофе. Сколько денег Козырев отвалил, мне неизвестно,
должно быть много, но менты сошлись на том, что его смерть — несчастный случай.
А на допрос к подозреваемому не ходят, его вызывают к себе.
— Ага, вызовешь к себе Козырева… — Тут Женьке пришлось
заткнуться, потому что появился Ярцев. — Среди бела дня по чужим квартирам
шарит, — вновь перешла на шепот подружка, оправившись от его неожиданного
появления. — Совсем совесть потерял.
Спокойно и уверенно Ярцев двигался в нашу сторону. Из кустов
показался Роман Андреевич, в три шага поравнялся с ментом, по-дружески его
обнял и повел к машине. Обалдев от увиденного, мы не сразу сообразили, что ноги
мента не касаются асфальта, а сам он как бы парит в воздухе, закатив глазки и
чуть приоткрыв рот. Ромашка сунул его на заднее сиденье, устроился рядом,
продолжая по-дружески обнимать бесчувственное тело, и сказал мне:
— Поезжай прямо. Здесь неподалеку имеется долгострой,
он нам очень подойдет.
Долгострой в самом деле имел место: окруженный шатким
забором пятиэтажный дом. Рамы вставлены, но стекла уже выбиты, подъездную дверь
сорвали с петель, на одной из лоджий выросла березка, худенькая и трогательная.
Вместо ворот в заборе была дыра, в нее мы и въехали. Я остановилась возле подъезда
и вопросительно посмотрела на Ромашку. К этому моменту он сковал руки Ярцева
наручниками, а на голову ему нахлобучил вязаную шапку, натянув ее до самого
подбородка. Теперь, если Ярцев и откроет глазки, вряд ли чего увидит. Ромашка
сделал нам знак рта не открывать и приказал отрывисто:
— Ждите возле Главного почтамта. — Вышел, выволок
свою жертву и, закинув Ярцева на плечо, скрылся в доме.
Я торопливо покинула данное место и через пять минут
тормозила возле здания Главпочтамта, точно выполнив приказ.
— Анфиса, — жалобно сказала Женька. — У
Ромашки пистолет, своими глазами видела…
— Ему положено, — отмахнулась я.
— Белым днем с пистолетом расхаживать?
— Уже смеркается, — поправила я.
— Но ведь он его не укокошит?
— О себе думай. Роман Андреевич знает, что делает, а
мне вся эта история до смерти надоела, я хочу в отпуск, а еще хочу жить
спокойно. Поняла? И не тревожь меня больше глупыми разговорами.
