Ждать пришлось довольно долго, то есть, лежи мы дома на
диване, нам бы это долгим не показалось, но здесь мы выполняли ответственное
задание, и каждая минута шла за десять. Мы вконец измучились, почти не
разговаривали, смотрели в окно и по очереди вопрошали:
— Вдруг что-нибудь случилось?
Когда мы созрели для того, чтобы нарушить приказ, покинуть
машину, пробраться на стройку и провести разведку, к великой нашей радости,
появился Роман Андреевич. Я выскочила ему навстречу, спросив испуганно:
— Все в порядке? — И удостоилась объятий и
торопливого кивка. После чего Ромашка устроился за рулем, я на заднем сиденье,
а Женька сказала обреченно:
— Ты его укокошил.
— Очень мне надо, — обиделся Роман
Андреевич. — Я с ним малость поболтал, парень жив и здоров и завтра выйдет
на работу, если, конечно, с шапкой на глазах и скованными руками со стройки
выберется. А он выберется, шишек немного набьет, но это ему только на пользу.
Мы двигались по направлению к моему дому, и я позволила себе
расслабиться, потому что доверяла Ромашке, и, если он говорит, что мент жив, с
какой стати мне в этом сомневаться?
— Ну и что ты узнал? — начала приставать Женька.
— Труп Аверина из офиса вывез Ярцев. Помнишь
милицейскую машину? Козырев позвонил ему и приказал срочно решить данную
проблему. Вот наш мент и отправился с двумя доверенными лицами. Как ты с
крыльца сиганула, они видели и насторожились. Быстренько забрали труп.
Доверенные лица на милицейской машине вывезли его в гараж Ярцева и вернулись
назад. Ты пришла, потопталась в офисе и, не обнаружив жертву, удалилась, а они
преспокойно сдали офис на сигнализацию. Сам Ярцев, прихватив из кармана Аверина
ключи от машины, отбыл на «Мерседесе» все в тот же гараж. А в пятницу они ни
свет ни заря устроили небольшую аварию, дождались, когда «мере» основательно
выгорит и от трупа останутся только головешки. Козырев и менты понимали, что в
офисе Аверин кого-то ждал. Последний его звонок был тебе, вот ты и попала в
поле их зрения. Но особенно порадовать Ярцева не могла, оттого тебя и оставили
в покое, решив, что ты ничего не знаешь.
— Выходит, убийца — Козырев? — встрепенулась
Женька, а Роман Андреевич искренне удивился:
— Дурак он, что ли?
Мы переглянулись, насупились и полезли к нему с вопросами
уже вдвоем:
— А кто тогда убил?
— Не знаю, но догадываюсь.
— А что мент-то сказал? — разозлилась я.
— Все, что знал, а знал он немного: был труп, который
Козырев приказал прибрать на некоторое время и инсценировать аварию.
— А что за женщина помогала Ярцеву?
— Никакой женщины он не знает и, вообще, сделал то, что
сделал.
— А сегодня что ему понадобилось в квартире Аверина?
— Дневник. Оказывается, наш бизнесмен очень любил
доверять свои мысли бумаге, сегодня Козырев вызвал мента и велел этот дневник
отыскать. Вот он. — Ромашка протянул мне обыкновенный ежедневник в красной
обложке.
— А почему Козырев заинтересовался дневником сегодня, а
не сразу после убийства? — нахмурилась Женька.
— Ты от меня очень много хочешь, — попенял Роман
Андреевич. — Для начала надо его прочитать.
Я открыла ежедневник. Первая запись датирована четырнадцатым
февраля, как оказалось, именно в этот день Ярослав Сергеевич встретил Стеллу
Козыреву. Он приехал в свой магазин неподалеку от ее дома, выходил из машины, и
тут появилась она. Аверин в душе был поэтом, а Стелла, должно быть, счастливой
женщиной: я ей позавидовала: вот если бы так кто-нибудь написал обо мне… Я
покосилась на бравого майора, пытаясь представить его с авторучкой в руке,
задумчиво сидящим за письменным столом, да… нелегкое это дело, я имею в виду
попытку представить.
— Перелистывай, — толкнула меня под локоть Женька,
потому что тоже пыталась читать, встав на колени на переднем сиденье и вытянув
шею, но подружка, конечно, способна и не на такое.
Всю дорогу до моего дома мы читали дневник и продолжили это
занятие в квартире, предоставив Роману Андреевичу почетную обязанность
хлопотать по хозяйству. Некоторые страницы зачитывали вслух, чтобы и он был в
курсе. Но Романа Андреевича дневник не очень-то заинтересовал. Он гремел
кастрюльками, насвистывал и на чужие страдания внимания обращал мало. А
страданий было предостаточно. Чем дальше мы читали, тем больше настораживались:
события, изложенные в дневнике, здорово напоминали известный фильм «Девять с
половиной недель». Испепеляющая страсть, буйная фантазия и заметная склонность
к садомазохизму. Симпатичный, уравновешенный и очень серьезный на вид, Ярослав
Сергеевич обожал, чтобы об него вытирали ноги. А Стелла проделывала это
мастерски и с выдумкой.
— Теперь ясно, для чего она тащила его за собой в
Сочи, — хмыкнула Женька. — Она резвилась бы там с муженьком, а он побитой
собакой бродил бы следом, рыдал, кусал подушку и ловил страшный кайф. Скажи,
Анфиса, еще остались нормальные люди?
— Конечно, — кивнула я, косясь в сторону нашего
бравого майора, который как раз заглянул, чтобы позвать нас ужинать.
Особый интерес вызвало упоминание в дневнике об одном
приятеле Стеллы, которого Ярослав Сергеевич называл «злым гением». Очень
поэтически, но весьма неконкретно. Время от времени Аверину приходила здравая
мысль, что Стелла, мягко говоря, не в себе, вот тогда он и вспоминал о «злом
гении», который, по его мнению, дурно влиял на предмет любви. Конечно, обвинял
он и Козырева, но эти обвинения носили расплывчатый характер и по большей части
выглядели так: «Он ее погубил». На последних страницах эта тема зазвучала с еще
большей силой. Узнав, что Стелла утонула, Аверин сразу же заподозрил неладное,
потому что звонок в Сочи убедил его в том, что вовсе не Стелла сопровождала
Козырева в этой поездке. Восемь страниц он исписал, пребывая в сомнениях, хотел
пойти в милицию, но не пошел: слишком многое пришлось бы объяснять.
Дневник произвел на нас странное впечатление, он совершенно
не вязался с обликом человека, с которым я дважды встречалась. Вот уж воистину:
чужая душа потемки. Последняя запись была датирована воскресеньем, за два дня
до гибели Аверин рассуждал обо мне и моей роли в этом деле. Он не сомневался,
что в его офисе я появилась не случайно, а рукопись буквально вызвала шок: он
увидел в ней реально происшедшие события. То, что я отказывалась сообщить ему
«правду», беспокоило его и даже пугало. Просмотрев дневник еще раз, мы с
Женькой пригорюнились, а потом начали приставать к Роману Андреевичу.
— Что ты об этом думаешь?
— Ничего, — пожал он плечами.
