* * *
Уже отойдя от брошенной машины на добрых полдня дороги, Димка вдруг резко остановился и, с размаху хлопнув себя ладонью по лбу, выругался:
— Идиот тупоголовый! Надо же было такого дурака свалять?!
— Что? Чего? В чём дело? — испуганно спросила Настя.
— Машина.
— Что машина?
— Машина, в которой мы смазку нашли. Там же радио должно было быть. Надо было включить и послушать, может, хоть какие-то известия получили бы.
— А если там этот, как его, аккумулятор севший? — вполне резонно спросила Настя.
— Тоже верно, — вздохнул парень. — Тем более что старики, у которых я ночевал, сказали, что по радио одни шумы идут.
— Какие старики? — не сдержала любопытства Настя.
— Я тут в один дом постучался, а там муж с женой, пожилые уже. Когда тряхнуло, не стали убегать. Остались. У них и узнал. Хорошие люди. Надеюсь, выживут. А вы где ночевали?
— Да так, тоже у одной семьи, — скривилась Настя, вспомнив, как уходила из дома, где жил теперь уже её бывший приятель.
Он даже не вышел проводить их. И ладно бы он не захотел проводить её саму. В чём-то она была согласна с Кириллом. В их разрыве прежде всего была виновата она. Но он не захотел даже взглянуть на собственную дочь. Может быть, в последний раз. Возвращаться сюда она не собиралась, как, впрочем, и сообщать Нюське, кто является её настоящим отцом. Это была только её тайна, с ней она и умрёт. После короткой, но очень яростной тирады Кирилла о том, что он не желает верить на слово кому ни попадя и что поверит в своё отцовство только после анализа, это решение всплыло само собой.
— Случилось чего? — осторожно поинтересовался Димка, заметив её гримасу.
— Да как сказать, — задумчиво протянула Настя. — Просто встретила того, кого совсем не ожидала встретить.
— Надеюсь, без драки? Хозяева живы остались?
— Не, в этом плане всё нормально, — усмехнулась женщина.
— Ну так плюнь и забудь. Вот ещё из-за каждой глупости переживать, — усмехнулся солдат.
Внимательно слушавшая их разговор Нюська с жадным любопытством рассматривала парня, словно пытаясь что-то о нём узнать. Заметив её интерес, Димка чуть улыбнулся и, подмигнув девочке, спросил:
— Что, глазастая, скучно?
— Не-а. А почему ты тупоголовый? — тут же спросила девушка.
— Это называется фигура речи, — начал было Димка, но, сообразив, что говорит с пятилетним ребёнком, осёкся. — Ну понимаешь, люди иногда так говорят, когда хотят сказать, что сделали глупость. Поняла?
— Не знаю, — честно призналась малышка. — А куда ты идёшь?
— Хочу проведать родителей, а потом вернуться на службу, — честно ответил парень.
— А…
— Так, подруга, кончай приставать, — осадила её Настя.
— Да ладно тебе, — улыбнулся Димка. — Она же маленькая, и ей, естественно, скучно. Пусть спрашивает.
— Слушай, чего ты всё время к ребёнку лезешь? Возбуждает, что ли? — резко повернулась к нему женщина, моментально превратившись в фурию.
— Да пошла ты… Тварь тупая, — вызверился Димка.
Резко прибавив шагу, он быстро дошёл до видневшегося впереди перекрёстка и, не задумываясь, свернул направо. К тому моменту, когда Настя добралась до поворота, фигура солдата превратилась в неясную тень. Понимая, что обидела его, и вполне возможно, незаслуженно, Настя надеялась догнать парня на следующей ночёвке, чтобы попробовать извиниться. Ведь он всего лишь пытался развеселить Нюську. Она и сама не понимала, с чего вдруг так напустилась на него. Но уж очень подозрительным ей казалось это внимание к ребёнку со стороны взрослого мужика.
Но с другой стороны, имея в руках оружие, он давно уже мог бы получить желаемое, просто пристрелив её. Уж что-что, а стрелять он умеет. В этом Настя убедилась в первый день их знакомства. В очередной раз запутавшись в собственных мыслях, Настя вздохнула и, покрепче сжав рукояти тачки, прибавила шагу. Притихшая Нюська смотрела на мать не отрываясь, и в её огромных серых глазищах откровенно плескался укор.
Не зная, как разрядить обстановку, Настя улыбнулась дочери одними губами и, сделав вид, что внимательно рассматривает дорогу, отвела взгляд. Но Нюська была не тот товарищ, от которого можно было так просто отмахнуться. Не дождавшись, когда мать снова посмотрит на неё, девочка нарочито вздохнула и, подперев подбородок кулачком, негромко протянула:
— И чего все вечно на тебя обижаются? Ведь сразу понятно было, что ты ещё та штучка.
— Чего?! — охнула Настя, от неожиданности чуть не отпустив рукояти. — Это ещё что за лажа? Ты откуда это взяла?
— А это не я взяла. Это в твоём садике нянька с воспиталкой так про тебя говорили, — невозмутимо ответила Нюська.
— Врёшь, — ахнула Настя, не веря собственным ушам.
— Мам, ну что за выражения, — протянула Нюська менторским тоном, в точности копируя интонации самой Насти.
— Хочешь сказать, что они меня обсуждали прямо при тебе? — растерялась Настя.
— А я куклу брала и рядом играла, — хитро прищурилась Нюська. — Взрослые же такие умные, всегда знают, что дети делают.
— Ты это к чему? Хочешь сказать, что внаглую подслушивала, о чём воспитатели говорили? — не поверила собственным ушам женщина.
— Я не подслушивала, а просто сидела рядом, играла и слушала. Они про мою маму говорили, — вполне резонно добавила девочка.
— И часто они про меня говорили? — не сдержала любопытства Настя.
— Каждый день, когда ты меня в свой сад приводила, — ответила Нюська, упорно называя садик Настиным.
— И что они говорили? — продолжала спрашивать Настя, уже окончательно перестав контролировать себя.
— Что ты штучка, что я несносный ребёнок. И что ничего другого от нагулянной девчонки ожидать не приходится, потому что гены материнские, а мамаша явно моралью не загружена, — ответила Нюська, старательно выговаривая незнакомые слова.
Настя всегда знала, что у её дочери отличная память и что остротой слуха она может поспорить с дюжиной зайцев сразу, но услышать такое из уст собственного ребёнка было для неё слишком. Испустив нервный смешок, она растерянно смотрела на Нюську, не зная, плакать ей или смеяться. В том, что девочка всё это не придумала, она не сомневалась. Пятилетний ребёнок просто не может понимать значения всех этих слов.
— Вот значит, как они обо мне думают? — растерянно протянула женщина, глядя на дочь неверящим взглядом.
— Да ну их, — отмахнулась Нюська. — Дуры пустоголовые.
— Анна!
— Чего Анна? Они сами так говорят, — огрызнулась девочка.
Звучно лязгнув зубами, Настя захлопнула рот и, прокашлявшись, зашагала дальше. Только теперь она поняла, что стоит посреди дороги, сжимая рукояти тачки побелевшими от напряжения руками, с открытым ртом, и таращится на собственную дочь так, словно видит её первый раз в жизни. Тем временем Нюська, всмотревшись в дорогу, мрачно констатировала:
