Глава 7
– Канаем мы с корешем к фарцовке Манечке, дыбаем – на заборе петух, с понтом фраер, на куконе пятаки развесил…
– Ты сам-то понял, что сейчас сказал? – неожиданно раздавшийся сзади голос Мартынова чуть не заставил меня упасть со стула. М-да. Увлекся бумагами. Ни черта не замечаю вокруг.
– Неа. Подозреваю, но очень смутно. В детстве когда-то услышал, сейчас и не вспомню, при каких обстоятельствах, иногда бормочу себе под нос, когда чем-то занимаюсь. А что?
Пока командир проходил в кабинет и усаживался за соседний стол, я достал из шкафчика банку с американским печеньем из пайка, поставил ее на стол и включил плитку со стоящим на ней небольшим чайником.
– Да ничего, в общем-то. Кроме того, что офицеру, тем более государственной безопасности, «ботать по фене» не к лицу. Тем более что при этом ты закон нарушаешь. – Александр Николаевич ехидно усмехнулся, положив фуражку на стол. – Так что, товарищ майор, замечание вам на первый раз. И я серьезно!
– Есть замечание, товарищ генерал-полковник, – выдернув вилку плиты из розетки, я разлил чай в жестяные кружки. – Только не верится, что от указа толк особый будет.
– Будет, Андрей. Обязательно будет! – Мартынов хрустнул печенюшкой и запил чаем. – Было бы желание у государства, а оно есть.
Указ Верховного Совета СССР от 14 апреля 1945 года объявлял войну проявлениям так называемой «блатной романтики». Теперь за употребление словечек, песен на уголовную тематику и тому подобных вещей можно было нехило схлопотать. Членам партии и комсомольцам – вплоть до исключения, с соответствующими последствиями в работе и учебе. Остальным – нехилые штрафы, вплоть до «поражения в правах». Особенно взялись за школы и детские дома. Честно говоря, я как-то упустил из вида этот момент и очень удивился вчера, когда командир объявил о предстоящей поездке в детский дом. Посмотрев на мою озадаченную физиономию, Мартынов меня морально размазал по полу кабинета под ехидные усмешки всей группы. Особенно сильно улыбался Кузнецов, правда, зря. Закончив со мной, генерал переключился на него, и уже Николаю пришлось краснеть и бледнеть, получая разнос и время от времени бросая на меня многообещающие взгляды. Конечно, Мартынов прав, и я просто обязан быть в курсе принимаемых решений, в том числе и напрямую относящихся к «конторе». Но со всеми последними событиями мне было как-то не до этого. Вот и получил по полной. А Николай за меня и за то, что, как непосредственный руководитель, не проконтролировал подчиненного. Теперь сижу, изучаю и опять офигеваю от логики и решений, принимаемых Сталиным. Судя по всему, Иосиф Виссарионович сильно впечатлился реалиями «новой России», в том числе и «блатной романтикой», льющейся с экранов и радиоприемников. Что интересно, сам Сталин очень любил песню «С Одесского кичмана…», которую пел Утесов. Так вот на эту песню тоже распространилось действие указа, про всякие «Мурки» я вообще молчу! А с детскими домами, в которых из-за войны было просто море ребятни, он решил поступить проверенным способом, только немного дополнив его. После Гражданской войны в Союзе существовало огромное количество беспризорников, и правительство поручило решение этого вопроса Дзержинскому и возглавляемому им ОГПУ (ВЧК). И сделали же из юных бандитов нормальных людей! Справились чекисты! А самый известный из чекистов, занимавшихся этой работой, стал примером для многих поколений педагогов Советского Союза, да и не только его. И даже нарицательным персонажем. Это был Антон Семенович Макаренко. Вот товарищ Сталин и решил не изобретать велосипед, а загрузил Лаврентия Павловича еще и этим делом. Правда, помимо нашей организации, по полной подключили и военных, у которых уже были Суворовские и Нахимовские училища. Судя по внутренним распоряжениям, которые я сейчас и изучал, проблем с этим делом было не много, а просто завались! Помимо воровства, которым грешили многие руководители детских домов, существовала более важная проблема – сами воспитанники. Несмотря на то что на детские дома было обращено внимание еще в самом начале войны, по итогам допросов меня, любимого, чем дальше от Москвы они располагались, тем больше было проблем с ними. Не во всех, конечно, но в подавляющем большинстве. Человеческий фактор, мать его! Так и получилось, что где руководителям было наплевать на происходящее, там жулики вовсю развернулись. Чуть ли не курсы по обучению воровским специальностям организовали! А многие девочки стали банальными проститутками. Только вот осуждать их… Кушать ребята хотели, просто голодали часто, вот и все.
– Александр Николаевич, – оторвавшись от размышлений по прочитанным бумагам, я решил уточнить наши дальнейшие планы. – К детишкам мы съездим. Дело действительно важное и нужное. А с основным-то что? Насколько я знаю, на заказчика моего захвата так и не вышли, нашли какую-то мелюзгу, и все. В город меня не пускаете, на ту сторону тоже не идем. Когда нормальным делом займемся? Я уже с ума сходить начинаю…
– Не рано ли сходить собрался? Да и с чего? – Мартынов коротко хохотнул. – Судя по твоим действиям, с умом у тебя напряженка, Андрей. А если серьезно… Выход вашей группы ориентировочно послезавтра. А пока самое главное дело – это поездка в детдом. Кстати, иди переоденься. Все должны быть при полном параде, со всеми значками и наградами. Чтобы дети видели, что к ним не крысы тыловые приехали, а боевые офицеры. Так что давай, майор. Беги до дому!
Первое впечатление от детского дома было… странным. Довольно большой П-образный трехэтажный дом, когда-то окрашенный в красно-коричневый цвет. Но со временем ставший каким-то серо-бурым из-за местами облезшей краски и частично осыпавшейся штукатурки, обнажившей серую кирпичную кладку. Вокруг дома, окруженного высокой оградой из проржавевших железных прутьев, сваренных в какое-то подобие фигурной решетки, располагался старый сад. По виду довольно ухоженный. Как рассказал потом исполняющий обязанности директора детдома однорукий бывший капитан-осназовец Середько, за основным корпусом они разбили грядки и сделали теплицы. Теперь не только себя обеспечивают овощами и зеленью, но и госпиталю помогают. А с особой гордостью он начал рассказывать о четырех козах, которые обеспечивают молоком самых маленьких воспитанников и тех, кто заболел, но дорассказать всего не успел. Через какое-то мгновение нас буквально захлестнула волна вопящих детей, потащившая в актовый зал, который был так же и столовой. Мне сразу вспомнились школьные годы, визг и писк на большой перемене, но то было слабым подобием того, что происходило вокруг нас в эти минуты. И вся программа нашего визита, про которую всю дорогу нам растолковывал Мартынов, пошла прахом. Нас всех буквально растащили в разные стороны, окружив маленькими стайками галдящих, тянущих за руки малышей, а ребята постарше составляли внешний круг, что-то друг другу объясняя и рассматривая награды и нашивки за ранения. Самая большая группа была около Кузнецова – Герой Союза все-таки. Но и остальным хватило внимания. Честно говоря, я растерялся. К такой встрече я банально не был готов, но в то же время мне было просто здорово! Тараторящая малышня, одновременно спрашивающая и что-то рассказывающая. Это нечто! А когда уселся на скамейку, стало совсем здорово. Через мгновение на моих коленях уже пристроилась парочка самых шустрых девчушек, которых мальчишки великодушно пропустили вперед, и началось… А сколько вы фашистов убили? А вы осназ? А больно было, когда вас ранило? А какой у вас пистолет? А за что этот орден? А… а… а… Всю дорогу назад с моего лица не сходила улыбка. Такое чувство, что эти мальчишки и девчонки, словно ручеек живой воды, смыли с души всю накопившуюся гадость. До того светлыми, чистыми они были. Во время концерта, который устроили воспитанники, Середько шепотом рассказал, что больше половины этой ребятни до его назначения на должность были готовыми клиентами милиции. Тащили все, до чего могли только дотянуться. Старшие даже грабежом занимались, но за какие-то полгода все изменилось. Нет, еще случались эксцессы, но это были именно отдельные случаи, за которые сами ребята устраивали провинившимся неслабые неприятности. А ведь сделали сущую малость – поменяли персонал. Несколько фронтовиков, списанных из органов и армии по состоянию здоровья, отобранные специальной комиссией, включающей в себя психиатра, несколько новых женщин-педагогов, и все! Обстановка изменилась кардинально! Ведь работать стали люди, которым дети не безразличны. А ребятня чувствует такое сразу. Правда, как, улыбаясь, добавил Середько, первую пару месяцев дети проверяли «на вшивость» новое руководство, но потом, видимо, в чем-то убедились и поверили, и все стало налаживаться. А сейчас нравы, царившие раньше в детском доме, вспоминаются как страшилка, которую рассказывают старожилы новичкам.
