Однако найти в деревне Вову Татарина не удалось. Домой он,
по словам жены, не возвращался. Как ушел после обеда за водой, так его и нет,
одни ведра стоят у колодца. На вопрос: «Где он может быть?» — мы услышали:
"Да где угодно.
В какой-нибудь канаве валяется. Или в луже. Очухается,
придет. А не очухается сегодня, значит, придет завтра". Получив
исчерпывающую информацию, мы побрели к дому Горемыкина, чтобы убедиться, что
старикан в самом деле у себя. Так и оказалось: Иван Иванович в компании двух
старушек сидел на скамейке возле соседского дома и с увлечением что-то говорил.
— Решили еще погулять? — крикнул он нам. Мы
ответили, да, мол, решили, и он помахал нам рукой.
— А вот и Коля, — пробормотала Женька, стараясь
особо не выказывать своего интереса, я осторожно огляделась, но Коли не
увидела. — Он в огороде, — подсказала подружка.
И точно. В огороде, рядом с домом его бабки, я увидела
шофера пансионата, он шел к калитке, глядя себе под ноги, и почему-то казался
очень злым. Вдруг он увидел нас и притормозил, должно быть, надеясь остаться
незамеченным, но сообразив, что мы его уже увидели, направился к крыльцу.
Хлопнула входная дверь, и женский голос спросил:
— Коля, это ты?
— Я.
Голоса стихли. Мы удалились от дома на приличное расстояние,
дошли до конца деревни, тщетно разыскивая Вову.
— Надо было за ним сразу идти, — кусая губы,
заметила я.
— Подумаешь, поговорим с ним завтра. Один день ничего
не решает, — утешила меня Женька.
— До завтра он успеет забыть, что кричал сегодня, —
расстроилась я.
— Вполне возможно, что и сегодня не вспомнит. —
Женька пыталась смотреть на ситуацию философски, но я-то видела, что она
огорчена не меньше меня.
Выждав немного, мы вновь вернулись к дому Вовы Татарина, но
он так и не появился.
— Придется ждать до завтра, — вздохнула я.
— Девчонки, — услышали мы в этот момент,
обернулись и увидели Августу Поликарповну, которая шла от колодца с двумя
полными ведрами. Мы с Женькой торопливо направились к ней и взяли ведра из ее
рук. — Ну как? — спросила она тяжело дыша, хотя шли мы довольно
медленно. — Разобрались, что у нас тут за дела творятся?
— Пока нет, — покаялась Женька. — Однако уже
убедились, что в самом деле творятся.
— Да? — вроде бы испугалась Августа
Поликарповна. — А что случилось?
— На мельнице кто-то черную мессу служит.
— Это что такое? — заволновалась пенсионерка.
— Вроде церковной службы, но наоборот, то есть
поклоняются отнюдь не господу.
— Святые угодники… — Августа Поликарповна
перекрестилась. — И еще удивляемся, что у нас телевизор не кажет да мост
смыло. Удивляться надо, как живы до сих пор. И кто ж ее служит, эту мессу?
— Пока не выяснили, дверь была заперта, а в окошко
многого не разглядишь. Анфиса видела человека в чем-то черном. Августа
Поликарповна, мы вот что узнать хотели, вы за Горемыкиным ничего странного не
замечали?
— Так вы думаете?.. Нет, Иван Иваныч человек
богобоязненный, в Троицу вместе в храм ездили, на коленях всю службу выстоял…
Какая уж тут черная… забыла слово… Он чудак, конечно, но добрый.
— А почему чудак? — влезла я.
— А чего городскому человеку у нас делать? Скука. Добро
бы запасливым был: грибы там, а ягоды, но ведь он всем этим не интересуется.
Живет один, ест суп из пакетиков. Разве ж это дело? A теперь надумал на зиму
остаться. Да здесь зимой и привычный человек волком воет.
— Ну… вдруг у него проблемы, семейные, к
примеру, — хитро предположила Женька.
— Какие проблемы? Вдовец он, а сын с семьей за границей
живут. У Иван Иваныча в Москве квартира и пенсия хорошая. Я так думаю, он решил
зимой на остров идти. Чтоб, значит, взглянуть на Кукуя.
— Что значит взглянуть? — не выдержала я. —
Неужто Иван Иванович всерьез полагает, что на острове сидит какой-то Кукуй… —
Женька скорчила зверское лицо, и я замолчала, мы поднялись на крыльцо дома, где
жила Августа Поликарповна. Хозяйка пожала плечами, пропуская нас вперед.
— Может, и не сидит, а может… Кто знает? Женька
пристроила ведра на широкую лавку в сенях, и Августа Поликарповна предложила
нам выпить чая. Мы отказались, так как я боялась проглядеть Ивана Ивановича,
который казался мне все более подозрительным. Тут за моей спиной что-то
грохнуло, я вздрогнула и увидела, как из терраски, дверь которой выходила в
сени, появился Иван Бородин.
— Привет, — сказала Женька, мальчишка вздохнул,
пряча глаза, а бабка заметила:
— Чего молчишь, поздоровайся с людьми… Иван Бородин
замер, глядя куда-то в пол, а потом зажмурился, точно видеть нас было для него
совершенно невозможным делом, после чего жалко пискнул и со всех ног бросился
вон из Дома.
— Да ты чего? — крикнула ему вдогонку бабка и
покачала головой:
— Вот уж правда говорят, ума нет… Вы на него не
обижайтесь…
— Что вы…
— Пойду поищу мальчишку, — вздохнула Августа
Поликарповна, и мы вместе с ней спустились с крыльца и тут увидели Василия, он
как раз шел к дому соседки. — Вася, ты моего мальца не видел?
— К мельнице побежал, точно за ним черти гонятся. А
что?
— Да ничего. Нашло на парня. То тихий, точно ангелочек,
то вдруг пуганый какой-то. Придется осенью опять к врачу идти. Надо таблетки
успокоительные.
— Это конечно, — кивнул Василий, косясь на
нас; — Я чего зашел-то…
Нет ли у тебя взаймы бутылки?
— Найдем…
Повеселевший Василий начал подниматься на крыльцо, а Женька
спросила:
— Вы Вову Татарина не видели?
— Сегодня? Видел раз пять. По деревне мотался, выпить
искал. Я с сеном возился, вот теперь с устатку…
— А давно вы его видели?
— Да уж больше часа, как он. в пансионат пошел.
— Зачем?
— Говорю, искал, где бы выпить. Жена его — баба
неплохая, зря говорить не стану, но уж очень скандальная и бабкам нашим строго
наказала Татарину взаймы не давать и не наливать соответственно. После того как
они со Степановной возле колодца крупно поговорили, никто и не дает, вот Вовка
и мается.
— А в пансионате он у кого думал денег занять?
