— Ага, — пискнула я в ответ, решив не уточнять,
кто такой «он». Вскоре луна вновь исчезла, вой как по волшебству прекратился, а
мы немного приободрились. Но не надолго. Сделалось прохладно, и хоть мы
прихватили с собой свитера, но все равно начали жаться друг к другу, а Иван
Иванович, точно издеваясь, не хотел покидать дом.
Высунувшись из кустов, Женька сообщила:
— Кажется, дождь собирается.
И в самом деле, поднялся ветер; и в воздухе чувствовалось
нечто, указывающее на приближение дождя.
— Что ж делать-то? — вздохнула я. — Домой
пойдем, так ничего и не узнав?
— Вряд ли этот гад под дождем куда-то
отправится, — подумав, заметила Женька.
— Ничего подобного, дождь для него самое удобное время.
Вот что, ты здесь сиди, а я сбегаю за куртками и зонтом. Или предпочитаешь сама
сбегать, а я покараулю?
— Нет, иди ты, — вздохнула подружка, и я,
выбравшись из кустов, припустилась в сторону пансионата.
Я уже пересекла луг и вышла к перелеску, когда обратила
внимание на мельницу. Вне всякого сомнения, в одном из окон мелькнул свет. Я
замерла, таращась на еле приметный огонек, и пыталась сообразить, что делать
дальше.
Выходит, Горемыкин нас провел, пока мы сидели в кустах, он
незаметно выбрался из дома и занялся любимым делом: чертям служит на мельнице.
— Господи, прости, — торопливо перекрестилась я и побежала
назад к Женьке.
Та сидела в кустах, наблюдая за домом, но видела ли что, еще
вопрос.
— Горемыкин выходил? — зашептала я.
— Нет, — покачала головой Женька и тут же
спросила:
— Ты что так быстро вернулась?
— Этот гад нас перехитрил, он давно на мельнице.
— Откуда знаешь? — насторожилась Женька.
— Огонь видела.
— Слушай, Анфиса, может, там не Горемыкин, может, еще
кто? Дядька точно из дома не выходил.
— Ты уверена? — .накинулась я на нее. — У
него дверь из сеней прямо в огород выходит, в темноте мы могли его и не
заметить.
Женька подумала и кивнула.
— А если это отвлекающий маневр? Кто-то на мельнице
свет зажег, чтоб мы туда кинулись, а Горемыкин ускользнул?
— Что ты предлагаешь? — спросила я.
— Кому-то надо здесь остаться, чтоб за домом следить.
— И ты одна пойдешь на мельницу? — не поверила я.
— Нет, — честно ответила Женька, — я здесь
останусь. А ты иди.
— Ага, нашла дуру.
— Ты же в нечистую силу не веришь?
— Конечно, не верю. Но там может быть кто-то похуже
нечистой силы. Не забывай, Василий и тот очень боится.
— И кто там, по-твоему?
— Сидя в кустах, этого не узнаешь. В конце концов, это
твоя творческая командировка. Я сейчас вообще возьму и спать уйду, а завтра
вплавь и домой, с Ромкой мириться.
— Ты же говорила, две недели…
— А ты говорила, надо разобраться, что здесь
происходит. Говорила?
— Ладно, — поднялась с облюбованного ею пня
Женька, — пошли вместе. Не худо бы проверить, в доме этот хмырь или
удрал, — заметила она, когда мы уже удалились от дома.
— Думаю, удрал. Вчера со светом спал, а сегодня огонь
потушил.
— Надо было разделиться и обе двери держать под
наблюдением, теперь вот гадай…
— Если мы застукаем его на мельнице, то и гадать не
придется.
Мы шли через луг, когда Женька пугливо прошептала:
— Светится…
— Конечно, светится, — согласилась я, изо всех сил
стараясь быть храброй. Однако чем ближе мы подходили к мельнице, тем храбрости
становилось меньше. В конце концов, она вообще куда-то улетучилась; а тут еще
дождь разошелся, мелкий, надоедливый.
— Я подхвачу воспаление, — заныла Женька, но я не
стала обращать на это внимание, потому что прекрасно понимала: если поддамся
страху, то завтра буду чувствовать себя дура дурой. С этой черной мессой надо
разобраться, и побыстрее, не то шутник, догадавшись о нашем к нему интересе,
перестанет появляться здесь и тайна останется нераскрытой.
Когда мы, миновав перелесок, вышли к реке, все окна мельницы
были черными.
— Опоздали, — с досадой сказала Женька, за минуту
до того отчаянно трусившая.
— Это ничего не значит, вдруг мы перехватим его по
дороге, — возразила я, выходя из кустов, и едва не столкнулась с
человеком. Впрочем, не берусь утверждать, что это точно был человек. Нечто
темное неожиданно явилось моему взору, я вскрикнула, а Женька заорала. Человек,
или кто бы он ни был, резко повернулся, намереваясь сбежать, а я, должно быть,
в припадке безумия, попыталась его схватить. Пальцы заскользили по чему-то
мокрому, не в силах ни за что ухватиться, пока я не нащупала какую-то веревку,
уцепилась за нее, и заорала:
— Женька, помоги, я его держу!
Надо отдать Женьке должное, продолжая голосить, она кинулась
мне на помощь. Существо оказалось очень юрким, вывернулось из моих рук и
бросилось в кусты. В руках у меня осталась то ли сумка, то ли рюкзак, сразу не
разберешь.
Женька бросилась в погоню, но, оказавшись в кустах,
споткнулась в темноте и упала мне под ноги, конечно, я тоже упала прямо на нее,
и мы дружно заорали, потому что перепугались.
— Прекрати орать, — первой пришла в себя я и села.
Стало ясно: преследовать неизвестного дело пустое: времени мы потеряли
достаточно, к тому же в темноте он ориентируется гораздо лучше, чем мы. —
Где у тебя фонарик? — вздохнула я. Женька ничего не ответила, но вскоре
вспыхнул свет, и я могла лицезреть ее разнесчастную физиономию.
— Ушел? — спросила она, нервно озираясь.
— Конечно, ушел.
— А это чего такое? — Луч света вырвал из темноты
рюкзак. Взглянув на него, Женька принялась нервно хихикать. — Анфиса, а
тебе не кажется, что мы до смерти напугали человека? Кто-то шел по своим делам
и вдруг…
— Кто это здесь шел? — отмахнулась я. —
Василия и Вову не напугаешь, а больше ходить здесь некому.
— А вдруг кто-то из приезжих? — не унималась
Женька.
— Хватит гадать, лучше посмотрим, что в рюкзаке.
