— Черт возьми, — пробормотал Валера, высказывая
всеобщее мнение на этот счет, Лидия Артуровна испуганно посмотрела на мужа и
вдруг смертельно побледнела, лицо писателя точно окаменело, а взгляд,
устремленный к отрубленной руке, очень мне не понравился. Растерянности или
страха в нем не было, скорее ненависть.
— По-моему, нам действительно придется вызвать
милицию, — заметил Валера.
В общем, я опять взобралась на пригорок и позвонила по 02.
Дальнейшие свои телефонные мытарства описывать не буду, в конце концов мне
удалось дозвониться до районного отделения милиции, где моему звонку не
обрадовались и сообщили, что раньше чем к вечеру приехать не смогут. Во-первых,
сейчас нет машины, во-вторых, если машина к обеду и появится, то радость
небольшая, потому что все равно нет бензина, а в-третьих, если даже он
найдется, то добираться к нам предстоит через соседнюю область, раз мост
снесло, а это крюк в сто километров, а может, и больше, потому что там тоже
дороги не сахар.
— В Заручье есть лодка, — не выдержала я, —
вы могли бы добраться на ней, и бензина не нужно. В конце концов, речь идет об
убийстве.
— А труп есть? — вздохнули на том конце провода.
— Есть кисть руки, — свирепея, ответила я. —
Этого что, мало?
— Чтобы возбудить уголовное дело по факту убийства,
нужен труп, — а рука не считается. Может, мужик какой ее по пьяному делу
оттяпал или там бензопилой… всякое бывает, а вы уж сразу убийство… А нам лети
сломя голову… поспрашивайте у местных, не покалечился ли кто…
С родной милицией я и раньше имела дело, не приходя от этого
в восторг.
Опять же, муж у меня почти что мент, и тоже ничего хорошего,
но такого мне слышать еще не доводилось, и я, признаться, растерялась.
Пробормотала «извините» и отключилась.
Когда я вновь появилась на веранде, там царило молчание.
Мария Павловна уже пришла в себя и горестно качала головой, дежурившая девушка
испуганно жалась к ней, точно ища защиты, остальные пребывали в глубокой
задумчивости.
Все дружно посмотрели на меня, а я пожала плечами:
— Сказали, скоро не ждать, у них бензина нет.
— Черт знает что такое, — возмутился Владислав
Петрович, но мне показалось, что в его возгласе прозвучало больше
удовлетворения, чем досады.
— Пожалуй, надо домой собираться, раз такие
дела, — подал голос Геннадий Степанович.
— Нет, — встрепенулась Женька, — никому
уезжать нельзя. Речь идет об убийстве и…
— Вы что же, кого-нибудь подозреваете? —
усмехнулся Владислав Петрович.
— При чем здесь это? Я точно знаю: если совершено
убийство, все должны оставаться на местах до окончательного прояснения.
— Возможно, и нет никакого убийства, — вступил в
разговор Валера. — Насколько мне известно, существуют определенные
правила…
Он еще что-то говорил, но я не слушала, углубившись в
собственные мысли. Если с утра я еще сомневалась в существовании отрубленной
головы, считая ее то галлюцинацией, то чьей-то глупой шуткой (шутник вполне мог
натянуть резиновую маску, например, на футбольный мяч, а мы в темноте да с
перепугу вообразили невесть что), так вот, если с утра я еще сомневалась в ее
существовании, то теперь была абсолютно уверена: мы видели настоящую голову,
раз к ней еще прибавилась и кисть руки, самая что ни на есть настоящая. Вон она
лежит на подоконнике, завернутая в тряпочку. Выходит, мы имеем дело с
убийством, причем с изощренным и совершенным с особой жестокостью.
Допустим, кто-то кого-то убил (к сожалению, такое не
редкость), но зачем же отрубать руки и голову, а потом расхаживать с этой
головой по болоту?
И тут на ум приходит черная месса, россказни про Зеленого
охотника и прочее в том же духе… Логично предположить, что убийство совершил
человек психически ненормальный, увлеченный местными страшилками, в связи с чем
возникает кандидатура Горемыкина с его неуемной тягой к фольклору. К сожалению,
есть и второй кандидат — Иван Бородин. Этому с ума сходить не надо, у него и
так большие проблемы, а то, что слабую голову ребенка бабка умудрилась забить
всякой чушью, в которую сама свято верит, известно доподлинно.
— Как вы думаете, это долго продлится? — громко
спросил Геннадий Степанович. — У меня через два дня отпуск кончается, и
вообще…
— Это вы в милиции узнайте, — с усмешкой заявил
Владислав Петрович. Он о чем-то сосредоточенно размышлял, а Валера исподтишка
наблюдал за ним. Мало мне печали с отрубленными головой и кистью, так еще эти
двое ведут себя крайне подозрительно.
Внезапно возле веранды послышались шаги, и вскоре нашим очам
предстал улыбающийся Иван Иванович. Правда, улыбка вскоре сползла с его
физиономии, и он с тревогой спросил:
— Что случилось?
— Собака принесла кисть руки, — сообщил Валера,
пожимая плечами.
— Какую кисть? — не понял Горемыкин. Я бы, кстати,
тоже не поняла, если б мне сказали такое.
— Человеческую, — вторично пожал плечами
Валера. — Желаете взглянуть?
Она на подоконнике.
— Это что, шутка? — нахмурился Иван Иванович.
— И рады бы шутить, но… что есть, то есть. Ждем
милицию, обещали к вечеру приехать.
Иван Иванович вытер ладонью вспотевший лоб и тяжело
опустился в плетеное кресло.
— Выходит… совершено преступление? — помедлив,
спросил он.
— Если хозяин кисти не найдется живым и здоровым —
выходит. Но лично я не верю, что найдется. Мне почему-то кажется, что
обнаружить такую потерю не так сложно и о несчастном случае мы бы уже знали.
Маловероятно, что собака принесла кисть издалека, значит, пострадал кто-то из
местных. Так как о несчастном случае нам до сих пор ничего не известно, значит…
— Что — значит? — точно очнулся Владислав
Петрович.
— Значит, руки лишился человек, не проживающий здесь
постоянно.
Приезжий, турист, рыбак… не знаю кто… — Не успел Валера
договорить, а по спине моей уже побежал холодок, и .вспыхнула догадка. Мой
взгляд встретился с Женькиным, и я поняла, что думает она о том же. Я легонько
кивнула. Мы стали перемещаться ближе к выходу и в конце концов незаметно
покинули веранду.
— Это ночной гость, — взволнованно шепнула
она, — разговор которого с писателем ты подслушала.
Я кивнула, но, не желая, делать поспешных выводов, заметила:
— Разговаривали они вполне мирно.
