— Меня терзают смутные сомнения, — решила я
порадовать ее. — Допустим, мы правы: убийца совершил преступление довольно
далеко от болот, труп бросил, предположим, в реку, а для головы и рук решил
найти место понадежнее. Что бы ты выбрала?
— Ну… я бы их закопала.
— Закапывать надо глубоко, в деревне собаки, а чтобы
вырыть глубокую яму, нужен инструмент, например, лопата.
— Лопаты здесь не редкость, — хмыкнула Женька.
— Конечно. Но ее все-таки нужно достать, а потом
желательно вернуть на место, чтоб не вызвать лишних разговоров.
— Тогда проще утопить их на болоте.
— И я так думаю. Но типа с рюкзаком мы встретили прямо
возле мельницы, и направлялся он в сторону деревни. Так?
— Так.
— Скажи, зачем ему это нужно?
— Должно быть, все-таки пошел за лопатой…
— Глупость.
— Почему глупость? — обиделась Женька.
— Да я не тебя имею в виду, а происходящее. Сплошная
чепуха и нестыковки.
К этому моменту мы выбрались к кустам, где ночью столкнулись
с Зеленым охотником. Трава вокруг была примята, но ничего стоящего мы
обнаружить не смогли, как ни старались.
— Зря только тратим время, — вздохнула Женька,
устраиваясь рядом со мной на траве. — Пока мы лежали в отключке, этот гад
забрал голову и утопил в болоте. Либо зарыл, и нам ее теперь ни в жизнь не
найти. Вот что, Анфиса, — помедлив, со вздохом продолжила Женька, —
надо решать, говорить ментам о том, что она была, или нет?
— Не знаю, — честно ответила я. — Рука на них
впечатления не произвела, и за голову они нам спасибо не скажут, особенно если
продемонстрировать ее мы не сможем.
— Так что ж теперь, молчать?
— Вот приедут, тогда и посмотрим. Не очень-то они
торопятся.
— Это уж точно… — Женька неожиданно приподнялась,
замерла и пробормотала:
— Никак Горемыкин. И куда это он так торопится?
Тоже приподнявшись, я смогла увидеть Ивана Ивановича,
который, несмотря на солидные лета, бежал по тропинке сломя голову. Почему он
выбрал тропинку, а не пошел по дороге, меня тоже заинтересовало. Если он спешит
домой, то и по дороге, и по тропинке расстояние примерно одинаковое, но идти, а
уж тем более бежать, по дороге гораздо удобнее.
— Давай за ним, — скомандовала я, и, не теряя
Горемыкина из виду, мы побежали ему наперерез, время от времени залегая в
густой траве. Как заправские индейцы, мы смогли подобраться к своей жертве на
близкое расстояние, оставаясь незамеченными. Правда, стоит добавить, что на
окружающую действительность Горемыкин практически внимания не обращал и несся
как угорелый;
Тропинка заканчивалась возле пруда. Не доходя до него, Иван
Иванович свернул к своему дому и, отважно пробираясь сквозь заросли крапивы у
навозной кучи, вышел к задней калитке своего огорода. Здесь он немного отдышался,
пробормотал: «Господи боже…» (мы сидели за той самой навозной кучей и все
видели и слышали) — и вошел в калитку. Бежать сил у него, очевидно, уже не
было, и по огороду он перемещался странными прыжками, совершенно не подобающими
человеку его благообразной внешности. Через минуту он скрылся в доме, а мы
переглянулись.
— И чего? — спросила Женька с таким видом, точно я
обязана знать ответ на ее дурацкий вопрос.
— Зачем-то он несся сюда сломя голову?
— А как мы узнаем зачем?
— Тебе стоит сходить и спросить об этом у
Горемыкина, — не выдержала я.
— Почему мне? — обиделась Женька, высунулась из-за
кучи и принялась глазеть на дом. — Может, подберемся ближе и в окно
заглянем? В конце концов, и зайти можно. Шли мимо… Почему бы и нет? — В
общем-то, Женька права, почему бы в самом деле не зайти по-соседски? Обсудить
новости, а главное, хоть одним глазком заглянуть… — Он идет, — перешла
Женька на шепот, сползая в крапиву и болезненно морщась. — У него в руках
мешок.
Я осторожно выглянула и убедилась, что ей не померещилось:
Горемыкин шел по огороду с мешком в руке. Достигнув калитки, он закинул мешок
на спину, опасливо огляделся, вышел, запер калитку на засов и направился вдоль
своего огорода в противоположную от деревни сторону. Стало ясно: Горемыкин
желает остаться незамеченным, избегает чужих глаз. Так и есть, он скрылся за
кустами, посмотрел, нет ли кого на луговине, которая отделяла деревню от леса,
и не спеша пошел через нее, таща мешок волоком. В высокой траве мешок не было
видно, так что сразу и не поймешь, с ношей идет Иван Иванович или прогуливается
налегке.
Перед самым лесом он ускорил шаг, юркнул в кусты и опять
огляделся. Мы с Женькой вынуждены были сделать приличный крюк, чтобы он нас не
заметил, и теперь залегли метрах в пятнадцати левее. Горемыкин взвалил мешок на
плечо и зашагал напрямую через лес, игнорируя многочисленные тропинки. Мы
перемещались от одного куста к другому, ни на минуту не теряя его из виду.
Очень скоро Иван Иванович вышел к реке. Берег здесь был высокий и крутой.
Спрятав мешок в кустах, он зачем-то спустился к воде, на какое-то время
исчезнув из поля нашего зрения.
— Давай в мешок заглянем? — предложила Женька.
Если честно, мне тоже очень хотелось заглянуть туда. Я с большим трудом
поборола искушение.
— А если не успеем?
— Ну и что? Скажем, гуляли, нашли мешок… В конце
концов, нас двое, а он один.
— Мешок не очень тяжелый, — вслух подумала
я, — с тяжелым мешком особо не побегаешь.
— Ну что, идем?
— Идем, — кивнула я, и в этот момент над берегом
показалась голова Ивана Ивановича, а затем и он сам. Мы с Женькой залегли в
траве.
— Чего это он? — хмуро прошептала Женька.
Я приподняла голову.
Горемыкин катил камень, довольно большой и, наверное,
тяжелый, видимо, за ним и спускался к воде. Он подтащил мешок к обрыву, закатил
в него камень, связал концы мешка веревкой и сбросил его в воду, после чего,
воровато косясь по сторонам, торопливо скрылся в лесу.
— Это то, что у него в шкафу было спрятано, —
проявила я чудеса сообразительности.
— Ага, — шепнула в ответ Женька. — Интересно,
что там?
— Доказательства совершенного преступления.
— Думаешь, там… тело?
— Что толку гадать, давай спустимся и посмотрим.
— Как посмотрим, если он мешок утопил?
